Богач, бедняк. Нищий, вор.

— Да? Ты так думаешь? — со злостью сказал Рудольф. — А если я скажу, что у тебя сейчас есть около шестидесяти тысяч долларов? Может, тогда передумаешь?

— Ты большой шутник, Руди, — ухмыльнулся Томас.

— Я не шучу. Зайдем в бар.

Томас пошел за ним следом.

— Ну что ж, послушаем, — сказал Том, когда официант подал им виски.

— Помнишь те злосчастные пять тысяч долларов, которые ты мне тогда дал? — спросил Рудольф.

— Те проклятые деньги? Конечно, помню.

— Ты тогда заявил, что я могу распоряжаться ими как захочу. Я даже помню твои слова: «Спусти их в сортир, просади на баб, пожертвуй на благотворительность…»

— Да, это на меня похоже, — снова ухмыльнулся Томас.

— Так вот, я вложил их в акции моей компании. На твое имя. Теперь твой пай стоит приблизительно шестьдесят тысяч долларов.

Томас залпом выпил виски, зажмурился и потер глаза. Рудольф продолжал:

— Два последних года я регулярно пытался связаться с тобой, но в телефонной компании мне сообщили, что твой телефон отключен, а письма возвращались обратно со штампом «адресат выбыл». Мама же, пока на попала в больницу, не говорила мне, что вы переписываетесь. Я просматривал в газетах спортивные разделы, но о тебе нигде не было ни слова — ты словно провалился.

— Я выступал перед избирателями западных штатов, — сказал Томас, открывая глаза. Все было как в тумане.

— Вообще-то я был даже рад, что не мог найти тебя, — продолжал Рудольф.

— Я знал, что курс наших акций будет подниматься, и не хотел, чтобы ты, не удержавшись, продал их до времени. И, кстати говоря, я считаю, что сейчас тебе тоже не следует их продавать.

— Ты хочешь сказать, что, если завтра я пойду и заявлю, что у меня есть акции, которые я хочу сбыть, мне дадут за них шестьдесят тысяч долларов наличными.

— Да, только я не советую тебе…

— Руди, ты мировой парень, просто мировой парень, и, может, я был не прав, плохо думая о тебе все эти годы, но сейчас я не собираюсь выслушивать ничьи советы. Все, что мне от тебя нужно, — это адрес того человека, который ждет меня, чтобы вручить шестьдесят тысяч наличными.

Рудольф понял, что спорить бесполезно. Он написал на листке адрес конторы Джонни Хита и отдал Томасу.

— Иди туда завтра, — сказал Рудольф. — Я позвоню Хиту, и он будет тебя ждать. Только, пожалуйста, Том, веди себя разумно.

— Не беспокойся обо мне, Руди. С сегодняшнего дня я буду таким разумным, что ты меня просто не узнаешь.

Томас заказал себе и Рудольфу еще виски. Когда он поднял руку, чтобы подозвать официанта, пиджак его распахнулся, и Руди увидел засунутый за ремень пистолет. Но он ничего не сказал. Он сделал для брата все, что мог, остальное не в его силах.

— Подожди меня здесь минутку, ладно? Мне нужно позвонить.

Томас вышел в холл, нашел автомат, позвонил в справочную аэропорта и спросил о завтрашних рейсах на Париж.

Потом позвонил в общежитие Христианской ассоциации молодых людей и попросил позвать Дуайера. Тот долго не подходил, и Томас уже был готов повесить трубку, когда на другом конце провода раздалось:

— Алло, кто говорит?

— Это я. Том. Слушай…

— Том! — радостно воскликнул Дур. — А я все жду твоего звонка. Господи! Я уже начал волноваться. Думал, может, ты умер…

— Ты когда-нибудь закроешь рот?! — оборвал его Томас. — Слушай меня. Завтра в восемь вечера из аэропорта Айдлуайлд летит самолет в Париж. Жди меня в шесть вечера у кассы предварительного заказа. С вещами.

— Хорошо, Том, я понимаю.

— Главное, не опаздывай.

— Буду вовремя, можешь не сомневаться.

Томас повесил трубку.

Вернувшись в бар, он настоял на том, что заплатит за выпивку, а когда они вышли на улицу, прежде чем сесть в подъехавшее такси, пожал брату руку.

— Слушай, Том, — сказал Рудольф, — давай пообедаем вместе на этой неделе. Я хочу познакомить тебя с моей женой.

— Отличная мысль. Я позвоню тебе в пятницу, — ответил Томас. Сев в такси, он сказал шоферу: — Угол Четвертой авеню и Восемнадцатой.

Он сидел на заднем сиденье, вальяжно развалившись, и держал на коленях бумажный пакет со своими пожитками. Когда у человека заводятся шестьдесят тысяч долларов, его все приглашают пообедать. Даже собственный брат.

Часть четвертая

1

1963 год.

Когда она подъехала к дому, шел дождь — бурный тропический калифорнийский ливень, — он приминал цветы, серебряными пулями отскакивал от черепичных крыш, размывал оставленные бульдозерами кучи земли на склоне холма и нес эту землю в сады и бассейны соседей. Прошло два года с тех пор, как умер Колин, но она машинально заглянула в открытый гараж, чтобы посмотреть, не там ли его машина.

Оставив учебники в своем стареньком «форде», она побежала к входной двери, и, хотя до нее было всего несколько ярдов, дождь вымочил ей волосы насквозь. Войдя в дом, она сбросила плащ и тряхнула мокрой головой. Было только полпятого, но дом тонул в темноте, и она включила в холле свет. Билли ушел с друзьями на выходные в горы, и она надеялась, что в горах погода лучше, чем здесь, на побережье.

Она сунула руку в почтовый ящик. Какие-то счета, рекламы и письмо из Венеции — почерк Рудольфа.