Богач, бедняк. Нищий, вор.

Приехав домой, они все решили, что им необходимо выпить. Билли, побледневший и осунувшийся, пожаловался на головную боль и ушел наверх. Марта, не переставая всхлипывать, пошла на кухню приготовить что-нибудь перекусить.

Рудольф смешал себе и Гретхен по мартини, а Томасу налил виски со льдом. Томас снял тесный в плечах пиджак, расстегнул воротничок и сидел на жестком деревянном стуле, немного подавшись вперед и свесив руки между коленями. Где бы и на чем бы он ни сидел, подумал Рудольф, передавая брату стакан с виски, всегда кажется, будто он примостился на табурете в углу ринга.

— Что ты собираешься делать с домом? — спросила Гретхен Рудольфа.

Рудольф пожал плечами:

— Наверно, оставлю себе. Мне все равно часто придется бывать в Уитби. Конечно, для меня одного дом слишком велик… Может, ты хотела бы переехать сюда жить?

Гретхен отрицательно покачала головой. Спорам с адвокатами не видно было конца.

— Я прикована к Калифорнии.

— А как ты? — спросил Рудольф Томаса.

— Я? — удивился тот. — Какого дьявола я буду здесь делать?

— Ты мог бы найти себе работу. — Рудольф намеренно не сказал: «Я тебя устрою». — Ты ведь не станешь отрицать, что этот дом лучше, чем гостиница, в которой ты остановился в Нью-Йорке.

— Нет, я не собираюсь здесь задерживаться. И вообще, это место не для меня. Люди тут глазеют на меня, как на обезьяну в зоопарке.

— Ты преувеличиваешь, — сказал Рудольф.

— Твой дружок Бойлан не захотел даже подать мне руку. Если тебе на кладбище не подают руки, то чего еще ждать?

— Ну, он особый случай.

— Это уж точно. — Том засмеялся. Смех был негромкий, но от него в комнате почему-то стало тревожно.

— Чему ты смеешься? — спросил Рудольф, а Гретхен озадаченно посмотрела на Томаса.

— В следующий раз, когда увидишь его, скажи, что он правильно сделал, не пожав мне руку.

— О чем это ты. Том?

— Спроси, помнит ли он День победы в Европе, тот вечер, когда в его поместье подожгли крест и потом начался пр.

— Ты хочешь сказать… это сделал ты? — резко спросил Рудольф.

— Я и один мой приятель.

— Почему ты это сделал? — спросила Гретхен.

— Мальчишеский азарт. Мы ведь только что победили.

— Но почему ты выбрал именно его?

Томас-помолчал и, не поворачиваясь к Гретхен, ответил:

— У него тогда был роман с одной девушкой, которую я в то время хорошо знал. И мне это не нравилось. Сказать, как звали эту девушку?

— В этом нет необходимости, — спокойно ответила Гретхен.

— Кто был твой приятель? — спросил Рудольф.

— Какая разница?

— Его звали Клод. Не помню сейчас его фамилии. Ты часто шатался с ним по городу. Так это был он, да?

Томас улыбнулся, но не ответил.

— Сразу после этого он куда-то исчез, — сказал Рудольф. — Я теперь припоминаю.

— Да, он исчез, а вслед за ним исчез и я. Это ты тоже припоминаешь?

— Значит, кто-то узнал, что это сделали вы?

— Да, кое-кто узнал, — иронически кивнул Томас.

— Тебе еще повезло, что ты не загремел в тюрьму, — сказала Гретхен.

— Именно на это намекал отец, когда выставил меня из города. Да, ничто так, как похороны, не заставляет людей вспоминать старые добрые времена.

— Том, ты теперь ведь не такой, правда? — сказала Гретхен.

Томас подошел к ней, наклонился и нежно поцеловал в лоб.

— Надеюсь, что не такой. — Он выпрямился и продолжал: — Я поднимусь наверх, посмотрю, как там Билли. Хороший он парень. Ему, наверно, станет полегче, если он будет не один.

Рудольф снова смешал себе и Гретхен по мартини. Он был рад чем-то занять себя.

С таким человеком, как его брат, нелегко. Даже после того, как Томас вышел из гостиной, в комнате висело тревожное напряжение.

— Господи, — наконец нарушила тишину Гретхен, — неужели у всех нас одни и те же гены?

— Кто же из нас тот урод, без которого не бывает семьи? Кто? Ты, я, он?

— Мы были чудовищами, Руди, и ты, и я.

Рудольф пожал плечами.

— Наша мать была чудовищем. Наш отец был чудовищем. Ты знаешь, почему они были такими, или по крайней мере раньше думала, что знаешь, — но разве это что-то меняло? Я стараюсь не быть чудовищем.

— Тебя спасает твое везение, — заметила Гретхен.

— Я много работал, — запальчиво сказал Рудольф.

— Колин тоже. Но ты не Колин, ты никогда не врежешься в дерево.

— В таком случае извини меня, что я еще жив. — В голосе его звучала обида.

— Пожалуйста, не пойми меня превратно. Я рада, что в нашей семье есть человек, который никогда не врежется в дерево. Этот человек не Том. И уж конечно, не я. Я наверное, хуже вас всех. Я одна решила судьбу всей нашей семьи. Не окажись я как-то раз в субботу на одном из шоссе близ Порт-Филипа, у нас всех жизнь сложилась бы совершенно иначе. Знал ли ты это?

— О чем ты?