Богач, бедняк. Нищий, вор.

«Холеный, самоуверенный уолл-стритский подонок», — подумала она. Потом пошла в спальню и переоделась в другое платье. Она заставила его ждать в баре целых двадцать минут.

— Рудольф ужасно огорчен, что не может сегодня с тобой увидеться, — сказал Джонни.

Они сидели в маленьком французском ресторане на Пятидесятой улице. Народу было мало. «Осторожный, — подумала Гретхен, — в таком месте вряд ли встретишь знакомых. Идеально подходит для ужина с замужней женщиной, которая когда-то была твоей любовницей». Как только они вошли, метрдотель приветливо улыбнулся им и посадил за столик в углу, чтобы никто не подслушивал их разговор.

— Он очень к тебе привязан, — продолжал Джонни. Сам он за всю свою жизнь ни к кому не испытал настоящей привязанности. — Ты единственная женщина, которую он боготворит, и не исключено, именно из-за тебя до сих пор не женат: он восхищается тобой и не может найти себе женщину, похожую на тебя.

— Он так мною восхищается, что даже не мог уделить мне одного вечера после того, как мы не виделись почти год.

— На следующей неделе он открывает новый торговый центр в Порт-Филипе. Один из самых крупных; Разве он ничего не писал тебе об этом?

— Писал, — призналась она. — Наверно, я просто не обратила внимания на дату.

— В последнюю минуту у него, как всегда, еще тысяча дел. Он работает по двадцать четыре часа в сутки. Не представляю, как только Руди это выдерживает. Да ты сама знаешь, какой он, когда дело касается работы.

— Да, знаю, — согласилась Гретхен. — Работа у него на первом месте. Он просто одержим ею.

— А разве твой муж не такой? Разве он меньше работает? Наверно, он тоже восхищается тобой, но я что-то не вижу, чтобы он выкроил время приехать в Нью-Йорк.

— Он будет здесь через две недели. К тому же у него совсем другая работа.

— Конечно, снимать картину — святое дело, и женщина может гордиться, когда ее приносят этому в жертву. А большой бизнес — занятие презренное и омерзительное, и человек должен с радостью бросить всю эту грязь и кинуться в Нью-Йорк, чтобы встретить у трапа свою одинокую, невинную, чистую сестричку и повести ее ужинать.

— Ты защищаешь не Рудольфа, а себя, — сухо сказала Гретхен.

— Обоих, — ответил Джонни. — И его, и себя. Впрочем, мне незачем кого-либо защищать. Если художник считает себя единственным ценным продуктом современной цивилизации — это его дело. Но ожидать, что такой ничтожный, развращенный деньгами, тупица, как я, согласится с ним, по меньшей мере идиотизм. Искусство — хорошая приманка для девиц и приводит многих начинающих художников и будущих Толстых к ним в постель. Но меня не проведешь. Держу пари, если бы я работал не на Уолл-стрит, в офисе с кондиционером, а на какой-нибудь мансарде в Гринич-Виллидж, ты вышла бы за меня замуж задолго до того, как познакомилась с Берком.

— А вот и не угадал, — усмехнулась Гретхен. — Налей мне еще вина. — Она протянула ему бокал.

Хит наполнил ее бокал почти до краев, потом подозвал официанта и заказал еще бутылку. Он сидел молча, погрузившись в свои мысли. Гретхен была удивлена его недавней вспышкой — это было совсем на него не похоже.

— Я дурак, — наконец тихо сказал он. — Мне следовало сделать тебе предложение.

— Ты, вероятно, забыл, что в то время я уже была замужем, — заметила Гретхен.

— А ты, вероятно, забыла, что, когда познакомилась с Колином Берком, тоже была замужем, — ответил Джонни.

— Тогда был совсем другой год, а он — совсем другой человек, — пожала плечами Гретхен.

— Послушай, — Джонни слегка дотронулся до нее своей мягкой рукой с гладкими круглыми пальцами, — ответь мне на один вопрос: чем ты, удивительная женщина, созданная для Нью-Йорка, ухитряешься заполнять свои дни в такой дыре, как Лос-Анджелес?

— Большую часть времени возношу богу молитвы, благодарю его за то, что я не в Нью-Йорке.

— А остальное время? Пожалуйста, не говори мне, будто тебе нравится сидеть дома и заниматься хозяйством в ожидании, когда папочка вернется из студии и расскажет, что Сэм Голдвин сказал за обедом.

— Если хочешь знать, — его слова задели ее, и она повысила голос, — я очень мало рассиживаюсь. Я — часть жизни человека, перед которым преклоняюсь, я помогаю ему, и это гораздо лучше того, чем я занималась здесь, напуская на себя важный вид, тайком изменяя мужу, печатая статьи в журналах и живя с человеком, который три раза в неделю напивался в стельку.

— О, новый вариант женской революции: церковь, дети, кухня… Боже мой, уж кто-кто, но ты…

— Если отбросить церковь, твое описание моей жизни абсолютно правильно. Ты доволен? — Она встала и направилась к выходу.

— Гретхен! — крикнул он ей вслед. В голосе его звенело искреннее удивление. То, что сейчас произошло, было совершенно невероятным и не допускалось четко установленными правилами знакомых ему норм. Но Гретхен, даже не обернувшись, вышла из ресторана.