Ему даже нравился Бостон – во всяком случае, не меньше любого другого места, хотя он мало ходил по городу днем, так как был почти уверен, что выдан ордер на его задержание после того, что произошло в последний день его пребывания в бруклинском гараже, когда мастер замахнулся на него гаечным ключом. Тогда он тут же вернулся в свою меблированную комнату, уложил вещи и через десять минут расстался с хозяйкой, сказав, что уезжает во Флориду. Он перебрался в общежитие Ассоциации молодых христиан и неделю сидел там затаясь, пока не увидел в газете статью про Доминика.
Конечно, не все члены клуба нравились ему, но он старался со всеми держаться ровно и приветливо. Не стоило ни с кем связываться – достаточно с него неприятностей в прошлом. Он не интересовался подробностями жизни членов клуба, но, конечно, трудно не составить себе мнение о человеке, когда ты видишь его голым, с раздутым животом, или со спиной, исцарапанной какой-нибудь дамочкой, или замечаешь, как он переживает, проигрывая в дурацкий сквош.
Доминик же одинаково ненавидел всех членов клуба, без исключения, только потому, что у них были деньги, а у него – нет.
Доминик родился и вырос в Бостоне, но в душе был по-прежнему поденщиком, который на Сицилии работает в поле на хозяина, мечтая о том, как бы сжечь хозяйский дворец и перерезать всю его семью. Естественно, он затаил под любезными манерами свои мечты о том, чтобы всех отравить и перебить, – всегда говорил членам клуба, когда они возвращались после отдыха, как хорошо они выглядят и сколько килограммов сбросили, и выражал сочувствие, если у них что-то болело.
– Вон идет самый крупный мошенник в Массачусетсе, – шептал он Томасу, показывая глазами на входившего в раздевалку важного седого джентльмена, и тотчас громко говорил: – Наконец-то, сэр, рады снова вас видеть. Нам вас очень не хватало. Полагаю, вы были слишком заняты.
– Ох уж эта работа, – вздыхал мужчина, покачивая головой.
– Я знаю, сэр, каково это. – И Доминик тоже покачивал головой. – Идите сюда – я взвешу вас, потом сходите в сауну, поплаваете, потом массаж, все напряжение пройдет, и вечером вы будете спать как дитя.
Томас за всем наблюдал, наматывал на ус, учась у Доминика полезному лицемерию. Ему нравился этот в душе жестокий бывший боксер, несмотря на все свои льстивые речи, исповедовавший анархию и насилие.
Еще Томасу нравился мистер Рид, добродушный, веселый президент текстильного концерна, игравший с Томасом в сквош, даже когда вокруг хватало свободных членов клуба, дожидавшихся своей очереди. Риду было лет сорок пять. Уже довольно полный, он тем не менее до сих пор был приличным игроком, и его поединки с Томасом по большей части кончались вничью. Как правило, в первых раундах преимущество бывало на стороне Рида, но к концу он выдыхался и начинал проигрывать. «Молодые ноги, молодые ноги», – смеясь, повторял он, шагая с Томасом в душевую и вытирая полотенцем пот с лица после часа игры на корте. Они играли регулярно три раза в неделю, и Рид после игры всегда угощал Томаса кока-колой и давал пять долларов. У Рида была одна причуда – в правом кармане пиджака он всегда носил аккуратно сложенную стодолларовую бумажку. «Однажды стодолларовая ассигнация спасла мне жизнь», – объяснил он Томасу. Как-то раз, когда Рид был в одном ночном клубе, там случился пожар и погибло много народу. Лежа у дверей под грудой мертвых тел, Рид не мог ни двинуться, ни позвать на помощь. Услышав, что пожарники разгребают тела, он, собрав последние силы, полез в карман брюк, вытащил стодолларовую бумажку, с трудом высвободил руку и слабо помахал ею. Пожарник заметил, взял деньги и вызволил его. Рид две недели пролежал в больнице. Он надолго потерял дар речи, но выжил. Выжил с твердой верой в могущество стодолларовой ассигнации. Томасу он тоже советовал по возможности всегда иметь в кармане стодолларовую бумажку.
А еще он советовал копить деньги и вкладывать их в акции, потому что молодые ноги постепенно перестают быть молодыми.
Неприятность случилась, когда он проработал в клубе всего три месяца. Подойдя к своему шкафчику, чтобы переодеться после игры с Брустером Ридом, он почувствовал что-то неладное. Явных признаков того, что кто-то рылся в его вещах и что-то искал, не было, но Томас чувствовал, что это так. Его бумажник наполовину торчал из заднего кармана брюк, словно его вынимали и поспешно засунули обратно. Томас взял бумажник и открыл его. В нем лежали четыре пятидолларовые бумажки, и они были на месте. Он положил в бумажник пятидолларовую бумажку, которую сунул ему Рид, и вернул бумажник на прежнее место. В боковом кармане брюк до игры было три бумажки по доллару и мелочь – они продолжали там лежать. Журнал, который он читал и помнил, что положил на полку обложкой кверху, сейчас лежал раскрытый.