Бог жесток

С чердака внутрь сторожки вела скользкая, кое-где покрывшаяся плесенью деревянная лестница. Там было сыро, темно и тихо, как в могиле. Я щелкнул предохранителем, отчетливо произнес: «Стреляю на шум» — и только после этого начал спуск.

И вот, пригнув голову, чтобы не удариться о потолок, уже стою на трухлявом неровном настиле. Пучок желтого света от моего фонаря пожирает мрак. Сердце ухает в груди как паровой молот. Вижу замшелые бревенчатые стены, покрытую отсыревшей газетой тумбу с огарком свечи, деревянную лежанку с ворохом какого-то древнего тряпья. Что понадобилось здесь Александру Солонкову, остается по-прежнему загадкой. За спиной шорох. Резко разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. В световом пятне мелькает бледное испуганное лицо ребенка. Щупленький светловолосый мальчик жмется в угол, закрываясь телогрейкой. В голубых, широко распахнутых глазах — ужас, жалобный крик умирает в глотке.

— Не бойся, — шепчу я. — Тебя ведь зовут Саша?

— Саша… — дрожат его закусанные губы.

— Я за тобой. — Только тут до меня доходит, что следует убрать пистолет.

— Вы знакомый папы? — спрашивает он.

— Наверное, — неопределенно отвечаю я.

— Его почему-то давно нет, — неуверенно говорит мальчик. — Раньше приезжал сюда каждый день и привозил поесть. А сейчас у меня осталось всего полбанки тушенки и совсем немного хлеба. Воды в котелке на донышке…

— Потерпи немного, — прошу я. — Как относился к тебе папа?

Саша Стрелков поднимает на меня сосредоточенный взгляд.

— Сначала я его очень боялся, — серьезно, с недетской рассудительностью рассказывает он. — Я просто умирал от страха, не мог ни говорить, ни дышать. Но тогда я еще не знал, что это мой папа. Какой-то большой мужчина, который неприятно пахнет. Он поднял меня с кровати, закрыл мне рот рукой и завязал глаза. Потом нес меня на руках по коридору, но из-под повязки я увидел, что наш сторож лежит на полу весь в крови. Мы долго ехали на машине и оказались здесь. Все это время я лежал связанным на заднем сиденье. Мужчина вытащил меня и положил на землю. Он слазил в дом, вернулся с лопатой и принялся копать яму. Он копал и пил водку. Потом подтащил меня к яме и столкнул в нее. Я плакал и просил пощадить. Я не понимал, за что он так со мной. А он стоял и держал у меня над головой лопату. Несколько раз замахивался и останавливался. И вдруг отшвырнул ее в сторону, вытащил меня наверх и… стал прижимать к себе и целовать. Он был очень пьян, и все щеки мокрые от слез. Я испугался еще сильнее. А он без конца повторял, что мне нечего бояться, он не причинит мне зла и никто не причинит, потому что он будет меня защищать. Тогда-то он и сказал, что он мой папа… Скажите, это действительно так?

— Да, это так, — подтверждаю я.

— Но почему тогда он хотел меня убить? — недоуменно спрашивает мальчик.

— Жизнь — очень сложная штука, — говорю я. — Не так-то просто в ней разобраться. Но мы обязательно попробуем.

Мы выбрались из домика и направились к трактору. Петр Евсеич спал в кабине. Я растормошил его.

— Подвиньтесь, у нас пополнение.

Седобородый непонимающе взирал на Сашу Стрелкова.

— Кто он?

— Ваш внук, Петр Евсеич, — представил я. — Вы удивлены, но он на самом деле ваш внук.

— Чертовщина какая-то, — выругался дед. И принялся шарить под сиденьем, где хранилась бутылка с самогоном.

Глава 4. ПО-СЕМЕЙНОМУ

В город мы возвращались на электричке. Саша Стрелков, ослабевший и перенервничавший, спал у меня на коленях. А я находился в напряженном раздумье. Вскоре решение созрело.

Я не повезу мальчика сразу в милицию, вероятность того, что его тут же возьмут в оборот, а мне без благодарностей укажут на дверь, была слишком велика. Мне казалось, что я заслужил право первым поговорить с ним. А еще ему необходимо было как следует поесть и помыться.

Дома меня могли ждать очередные незваные гости — хамоватые опера, безликие эфэсбэшники, благородные мафики, и встреча с ними сейчас в мои планы не входила. Я подумал о Жанне Гриневской. Обнаруженный мной фотоснимок с изображением похожего на нее парня заставил меня отнестись к женщине с неясным подозрением. Однако я не верил, что заведующая по воспитательной работе имеет какое-то отношение к похищению ребенка, да и подозревать всех подряд было глупо.

С вокзала я позвонил Жанне Гриневской. Мне сообщили, что ее рабочий день уже закончился. Я набрал номер ее домашнего телефона.

— Говорите, я вас слушаю, — сказала женщина, сняв трубку.

Язык отказывался повиноваться. Сообщать приятные новости я уже отвык.

— Жанна, узнаете? Это Евгений Галкин, — наконец пробормотал я. — Вы в данный момент одна?

— Здравствуйте, Евгений, для вас это имеет какое-то значение? — ровно произнесла она.

— И для меня, и для вас, — сказал я. — У разговора, который состоится вскоре, не должно быть свидетелей.

— Зачем говорить загадками? — небрежно заметила она. — Если вы в чем-то подозреваете меня…

— Вы меня не дослушали, Жанна Олеговна, — перебил я. — Нас действительно должно быть двое, а слушать мы будем третьего человека. Только ему для начала необходим сытный ужин и горячая ванна. Так вы одна?