Бог всегда путешествует инкогнито

— Знаешь, — снова заговорил Дюбре, — если бы все не старались друг другу отомстить, на земле было бы гораздо меньше войн. Возьмем хотя бы палестино-израильский конфликт. Пока обитатели обоих лагерей будут стремиться поквитаться за родственников, убитых неприятелем, война будет продолжаться, ежедневно порождая новые жертвы… за которые снова будут мстить. И это никогда не кончится… Страдающим людям надо помочь оплакать не своих убитых, а свое чувство мести. Тогда появится шанс прекратить драку.

Странно, даже нелепо было заклинать войны отсюда, из тихой гавани замкового парка, с его чистыми дорожками, вековыми деревьями и завораживающей тишиной, которая заставляла позабыть о городском шуме.

Ведь свои беды мы воспринимаем совсем в другой пропорции, чем чужие, и это очевидно… Замирение на Ближнем Востоке представлялось мне само собой разумеющимся, а вот прощать Дюнкера в мои планы не входило…

— Вы говорите, что пытаться кому-то отомстить — это нанести вред себе самому. Но у меня такое чувство, что держать гнев в себе гораздо вреднее!

— Гнев порождает в тебе энергию, некую силу, которую вполне можно направить в русло твоих интересов, а месть не дает ничего, она — чувство разрушительное.

— Все это очень мило, но что я должен сделать конкретно?

— Прежде всего, выразить сердечную боль, либо высказав этому типу все, что ты о нем думаешь, либо сделать это символически.

— Как это, символически?

— Ну, можешь, к примеру, написать ему письмо, выговориться в этом письме, а потом утопить письмо в Сене или сжечь.

У меня возникло ощущение, что от меня что-то ускользнуло…

— Зачем?

— Чтобы очиститься от накопившейся ненависти, которая причиняет тебе вред. Надо, чтобы она ушла, понимаешь? Это позволит тебе перейти ко второй фазе. Пока ты находишься в состоянии гнева и твой разум затуманен жаждой реванша, это мешает тебе действовать. Ты перебираешь и пережевываешь свои обиды, а вперед не продвигаешься ни на шаг. Тебе мешают эмоции, и от них надо избавиться. И символическое деяние в этом помогает.

— А что за вторая фаза?

— Вторая фаза состоит в том, чтобы использовать энергию гнева; к примеру, совершить что-то такое, на что ты раньше никогда бы не отважился. Что-нибудь творческое, созидательное, что служило бы твоим интересам.

Передо мной сразу же возник весьма честолюбивый образ: я мечтал изменить ситуацию в бюро, мне хотелось самому стать определяющей силой, вместо того чтобы каждый раз плакаться в жилетку Алисе.

Вот я встречу Марка Дюнкера собственной персоной. Его вчерашняя выходка заставит его быть со мной особенно деликатным. И я этим воспользуюсь: теперь он остережется сбрасывать со счетов мои идеи и заставит себя к ним прислушаться, я это точно знал. Я поделюсь своими выкладками и попытаюсь добиться, чтобы он пробовал реализовать мои планы. В конце концов, что я теряю?

Но тут мой энтузиазм несколько померк: с какой это стати Дюнкер станет прислушиваться к человеку, у которого плохо с чувством уверенности в себе? Учитывая его непереносимый профессионализм, он теперь должен меня глубоко презирать…

Я поделился своим проектом и сомнениями с Дюбре.

— Так оно и есть, уверенность в себе многократно облегчает достижение любой цели и любых результатов…

Я сглотнул:

— Вы обещали поработать со мной в этом направлении…

Несколько мгновений он молча смотрел на меня, потом взял бокал на хрустальной ножке, почти неестественной прозрачности, и начал медленно наклонять его над пирамидкой из шафрана. Я не сводил глаз с граненого хрусталя, в котором вода просто светилась.

— Мы все рождаемся с одинаковым потенциалом уверенности в себе, — сказал он. — А потом начинаем воспринимать комментарии наших родителей, нянь, преподавателей…

Капля воды отделилась и упала на вершину пирамидки, и в ней, как под лупой, увеличились частички драгоценной пряности. Капля казалась живой и пробила себе дорогу по пирамидке, быстро скатившись к подножию.

— Если, по несчастью, — продолжал он, — они видят все в дурном свете, без конца ругая и упрекая нас, заостряя наше внимание на недостатках, просчетах и упущениях, у нас развивается привычка себя недооценивать и комплекс неполноценности.

Дюбре снова медленно наклонил бокал, и вторая капля скатилась на ту же пирамидку. Третья капля пошла по следу двух первых уже гораздо скорее. Прошло несколько секунд — и обозначился желобок, по которому следующие капли катились все свободнее, а желобок делался все глубже.

— И все кончается тем, что малейшая бестактность выбивает нас из колеи, малейшая неудача заставляет усомниться в себе, а малейшая критика приводит к тому, что мы путаемся и теряем все аргументы. Мозг привыкает все оценивать со знаком минус, и нейронные связи крепнут с каждым шагом.