Бог всегда путешествует инкогнито

Он предложил прогуляться по саду, чтобы немного размяться. Думаю, ему надо было осмыслить то, что он услышал.

Потом мы втроем вернулись в кабинет. Я чувствовал себя немного не в своей тарелке, однако Катрин относилась к породе людей, чья подчеркнуто нейтральная позиция заставляет быстро забыть об их существовании.

Уже вечером, часов в семь, мы исчерпали тему моей злополучной жизни. Катрин сразу ушла.

— Мне надо над этим поразмыслить, — задумчиво сказал Дюбре. — Так или иначе, я извещу тебя о твоем первом задании. Оставь мне свои координаты.

— О моем первом задании?

— Ну, если хочешь, о твоей первой миссии. О том, что ты должен сделать, ожидая следующих инструкций.

— Я не уверен, что понял…

— Ты воспринимал окружающее так, как оно в тебе запечатлелось, сообразуясь с твоим видением мира, с твоими взаимоотношениями с другими людьми, с твоими эмоциями… В результате, честно говоря, дело не пошло. На тебя свалилась куча бед, и ты почувствовал себя несчастным. Если так и будешь продолжать, жизнь твоя будет очень тусклой. Надо срочно что-то менять…

У меня возникло ощущение, что он размахивает скальпелем и намерен тут же, не сходя с места, вскрыть мне мозги. А он продолжил:

— Об этом можно говорить часами, но все будет впустую, пока сам не поймешь причину своих бед. И так и останешься несчастным неудачником… Видишь ли, когда компьютер дает сбой, надо ставить новые программы.

— Беда только в том, что я-то не компьютер.

— Ну, во всяком случае, главное ты схватываешь: тебе надо пройти серию испытаний, которые изменят твой взгляд на жизнь и помогут преодолеть все страхи, сомнения и тревоги.

— А где доказательства, что вы сможете меня правильно… перепрограммировать?

— Ты принял мои условия. Бесполезно задавать вопросы. От этого станет только еще страшнее, а страхов у тебя, насколько я понял, полно.

Я молча глядел на него и размышлял. Он спокойно выдержал мой взгляд, тоже не говоря ни слова. Эти несколько секунд показались мне часами. Наконец я прервал молчание:

— Кто вы, господин Дюбре?

— Ох, я и сам иногда задаю себе этот вопрос, — сказал он, поднимаясь с места и направляясь в коридор. — Пойдем, я тебя провожу. Кто я? Кто же я? — декламировал он на ходу, и его мощный голос гулко раздавался на просторной лестнице.

3

На следующую ночь мне приснился кошмар, хотя с самого детства кошмары меня не мучили. Мне снилось, будто я нахожусь в каком-то странном особняке. На дворе ночь. И Дюбре тоже тут, рядом со мной. Стены огромного зала высоченные и черные, как в каземате. В канделябрах еле теплятся свечи, распространяя вокруг себя слабый, неверный свет и запах старого пригоревшего воска. Дюбре сверлит меня своим пронзительным взглядом, в руке у него какая-то бумага. На стоящей чуть поодаль Катрин не наблюдается ничего, кроме черного белья и туфель на высоких каблуках, волосы завязаны в конский хвост. В руке у нее длинная плетка, которой она время от времени с неожиданной силой щелкает по полу, испуская при этом сиплый вопль, как теннисист, посылающий мяч. Перед ней сидит Сталин и лает при каждом щелчке плетки. Дюбре не сводит с меня глаз. У него вид человека, который сознает свое всемогущество. Он протягивает мне листок бумаги:

— Держи! Вот твоя миссия!

Я трясущейся рукой беру бумагу и подношу ее к свечам, чтобы прочесть. Имена. Список имен, и напротив каждого адрес.

— Что это?

— Ты должен их убить. Всех. Это твоя первая миссия. Первая.

Плетка Катрин щелкает особенно громко, и Сталин заходится лаем.

— Но я ведь не преступник! Я не хочу никого убивать!

— Это будет тебе во благо, — говорит он, скандируя каждое слово.

Меня охватывает паника. Ноги подкашиваются, челюсть начинает дрожать.

— Ни за что. Я… я совсем не хочу… совсем. Не хочу!

— Надо! Поверь мне, — произносит он вкрадчивым голосом, — все это из-за твоей истории, понимаешь? Только во мраке ты поймешь, как выбраться из мрака. Не бойся.

— Не могу, — шепчу я. — Не могу…

— У тебя нет выбора.

Голос его становится все настойчивее, взгляд все пронзительнее. Он медленно приближается ко мне.

— Не подходите! Я хочу выйти отсюда!

— Не сможешь. Слишком поздно.

— Отстаньте!

Я бросаюсь к высокой двери зала. Заперто. Я изо всех сил дергаю за ручку.

— Откройте! — ору я, молотя по двери кулаками. — Откройте дверь!

Дюбре медленно приближается. Я прислоняюсь к двери спиной, сложив руки крестом:

— Вы не можете меня заставить! Я никого не стану убивать!

— Вспомни: ты ведь дал согласие!

— А если я возьму его назад?

Мой ответ вызывает у Дюбре взрыв хохота. Демонического хохота, от которого в жилах стынет кровь.

— В чем дело? Что вас так насмешило?

Скривив губы в гримасу, он оборачивается к Катрин. Она смотрит на меня, и на ее лице расплывается мерзкая улыбка, от которой меня начинает тошнить.

— Если ты берешь свои слова обратно… — начинает он медленно, с макиавеллиевской усмешкой, и тусклое пламя свечей отбрасывает на его лицо дьявольский отблеск, — если ты берешь свои слова обратно, я вношу тебя в список и отдаю его… кому-нибудь другому…