Бог с нами

Митя наконец смог разобрать, что все это время скандировали собравшиеся перед общежитием. Это оказалась монотонно повторявшаяся речевка: «Миряков — вор, Миряков — вон!». Было не совсем понятно, при чем здесь воровство: может быть, конечно, имелись в виду добровольные пожертвования после проповедей, но скорее всего, организаторы на скорую руку адаптировали какой-то креатив, оставшийся со времен местной незамысловатой политической борьбы.

Вообще создавалось впечатление, что вся акция была то ли стихийной, то ли организованной второпях и ее участники не совсем себе представляли, как им быть, когда они дойдут до логова сектантов. Видимо, поэтому толпа продолжала топтаться на месте, время от времени выбрасывая в сторону здания щупальца в виде активистов, не очень успешно пытавшихся завести остальную массу.

В то же время Митя понимал, что долго это стояние не продлится. Он никогда не участвовал ни в каких политических митингах или шествиях, но сейчас легко представил себя на месте протестующих. Он догадывался, каково это — стоять плечом к плечу с единомышленниками, умными и чистыми, и знать, что впереди зло. Тупое варварское зло. Самое главное — бесчеловечное зло. Сложно противостоять этому искушению ясности и правоты. Конечно, было бы еще лучше, если бы враги оказались в форме, а их лица закрывали шлемы, превращающие противника в армию человекоподобных роботов, десант вражеских космонавтов на родной ласковой планете, но и крепость антихриста вполне годилась в качестве объекта благородной ярости. И потом, что такое сектанты, как не кучка биороботов с промытыми мозгами?

Когда Митя спустился вниз, вся секта была уже в вестибюле, держась подальше от единственного зарешеченного окна и одновременно пытаясь разглядеть происходящее на улице.

— О, Митя, — обрадовался Миряков, который стоял спиной к окну и весело раздавал какие-то указания, широко расставив ноги и держась обеими руками за концы висевшего на шее полотенца. Мокрые после душа волосы местами смешно топорщились. Казалось, он наслаждается происходящим. — Спал, что ли? А у нас тут весело. Андрей как раз пытается дозвониться до полиции, а я сейчас, пожалуй, пойду пообщаюсь с народом. Народ, судя по всему, хочет выплакаться на моем могучем плече, и я не вправе отказать ему в такой малости. К тому же нехорошо оставлять людей без ежевечерней проповеди, а в традиционном формате она сегодня, боюсь, не состоится.

— Подождите, Михаил Ильич… — начал Митя.

— Чего подождать? Полиции? Или второго пришествия? Полиция примчится хорошо если к утру, а второе пришествие я, собственно говоря, как раз и собираюсь продемонстрировать.

В дверь ударилось что-то тяжелое: похоже, их собирались забрасывать камнями.

— Видимо, нашелся кто-то без греха, — прокомментировал Миряков. — Завидую. Значит, точно пора идти, а то стекла жалко. В мое отсутствие к окнам не подходить, в дискуссии с ахейцами не вступать, подарков от них не принимать.

Если я не вернусь, баррикадируйте дверь и ждите прихода кавалерии.

— Но Михаил Ильич…

— Обойдемся без трогательных сцен, — снова перебил Митю Миряков и бережно повесил ему на плечо свое полотенце. — Остаешься, кстати, за старшего.

Когда дверь за Михаилом Ильичом закрылась, Митя бросился обратно наверх и, осторожно подойдя к окну в своей комнате, начал наблюдать за тем, что творится на улице, из-за занавески. Уже на последних ступеньках лестницы он понял, что зря, конечно, возвращается к себе, — потому, что если с Миряковым что-то случится, надо будет наплевать на приказ и отбивать его у толпы, но теперь обнаружил, что ничего страшного вроде бы не происходит. Михаил Ильич спустился с крыльца и обращался к нападавшим, подойдя к ним чуть ли не вплотную. Было тихо — толпа наконец замолчала, — и Миряков говорил негромко, словно сам с собой, сидя после обеда на своих любимых качелях и репетируя очередную проповедь, поэтому до Мити даже через открытое окно доносились лишь отдельные слова. Он только видел — Митя не смог бы точно сказать, в какой именно момент это произошло, — что толпа обмякла, как будто исчезла какая-то сила, прижимавшая этот уродливый организм к холодному дну. Собственно говоря, никакой толпы уже не было: перед Михаилом Ильичом стояли люди, жадно ловившие каждое его слово, словно не могли надышаться, поднявшись из глубины и обнаружив наверху огромное синее небо.