Бог после шести

— А как же притворяшки? Они согласились?

— Трудно сказать, Яна, но, по-моему, они все сейчас в шоке от Люсиной смерти. Это странно, они мне казались такими эгоистами. Зол я на них, но и опасаюсь за них. Кара — страшный человек. Он так всех загипнотизировал своими речами, уму непостижимо. Они сейчас в каком-то сонном и безразличном состоянии. Видно было, что все равно им, ехать или не ехать. Страшный тип.

— Тогда немедленно возвращайся и все расскажи. Пусть Григорий принимает меры побыстрее. Я пошла. Мне надо в институт успеть на четырехчасовую лекцию.

Янка побежала по ступенькам вниз, а Виктор вернулся в кабинет Клочкова, пробыл там еще десять — пятнадцать минут, и, пока секретарь записывал дополнительные сведения, стоял у двери и мялся, надеясь догнать Янку в гардеробе райкомовского здания.

— И куда же приглашал сектантов этот так называемый брат? — Клочков держал карандаш, как пистолет, направив грифельный ствол на юношу.

— Он не сказал, понятно. По всему видно, на север.

— А эти… ваши компаньоны согласились?

— Сказали, подумают. Но двое, я знаю, точно поедут. Одна, Татьяна Снегирева, отказалась сразу, у нее сессия. И вообще, она не такой псих, как остальные.

Григорий Иванович подумал.

— Так. Боюсь, оснований для вмешательства органов здесь немного. Хотя нужно пощупать этого братца. Такие фигуры всегда темные. Посмотрим. Пока сделай простое: сходи к родителям ребят и узнай, кто уехал и куда. Смолич тебе поможет.

Виктор попрощался, покинул кабинет секретаря. Он не знал в деталях, что ему придется сделать, но был уверен в себе. Он сделает всё. Преступник будет найден и наказан. И если даже убийцу не покарает закон из-за недостатка улик, Виктор будет мстить сам… Своими руками…

С минуты на минуту должен был заехать Худо, и Кара торопился. Предназначенные к упаковке вещи потеряли для него обычный смысл и принадлежность. Они превратились в предметы, обреченные летать и падать. Брюки, майки и трусы порхали по комнате, казалось, самостоятельно. Брат Кара был удивительно бестолков в обращении с материальным миром. Большой, распахнутый посередине комнаты чемодан зиял, как пасть дракона. Чемодан заглатывал одни вещи и отвергал другие, повинуясь таинственному закону. Хозяину их казалось, что он сражается с чудовищем. У зверя одна голова, но зато какая глотка!

Здесь же, у двери, ничего не делая и тем доводя Кару до бешенства, стоял Есич. Стоял и зудел, нудил, повизгивал. Тонкая игла его высокого голоса, казалось, втыкалась в самый хребет проповедника. Ненужные слова, бесполезные мысли сплетались терновым венцом вокруг всклокоченной гривастой головы Кары.

— Вот, — говорил Есич, — уезжаете, бросаете дело в зачатии, а люди надеялись, многие уповали на помощь, вложили средства.

— Какие средства? — возмущался Кара. — На паперти больше подают! Ни черта они не дали, а то, что дали, можно и не отдавать.

— Православие тоже ввели в заблуждение, — долдонил свое Есич, — как-никак, общались, просили у церкви помощи и покровительства, а теперь тю-тю!

— Не приставай! Попы везде есть. И там, где мы будем, тоже найдутся покровители. Пусть помогут братья во Христе. А вообще, мне с ними не по пути. У меня своя дорога, у церкви — своя!

— И все-таки, — продолжал Есич, — надо бы остаться. Есть где переждать, имеются свои люди в пригороде.

— Да ты что? — заорал Кара. — Меня же зеленый прокурор освободил, за мной срок ходит, как ты не понимаешь! Мне надо быстро «делать ноги» на край Вселенной! Туда, поближе к темной стеночке, где световые лучи пропадают!

— А все из-за молодежи, не с мальчишек и девчонок надо было начинать…

— Вот тут ты, Есич, прав! — загорелся Кара. — Промашка вышла, круто дело повел, поторопился. Подождать бы, расшириться, повзрослее, посолиднее людей поискать. Их бы запутать, закрутить в эту компашку, переплести грехом да преступлением, вот тогда бы и выходить на оперативный простор, подминать под себя верующих всех церквей и сект! Вот когда бы главная деньга пошла! Сборы, поборы, всем попам бы нос утер! Но бес попутал — поторопился я! Времени у меня мало, Есич, мало, хоть плачь! Старюсь я, Есич!

Хлестнули желтые ремни, щелкнул замок чемодана. Кара вытер капли пота и присел на тахту передохнуть.

— Зачем же детишек с собой тащите? Вам они больше не понадобятся. А там других найдете. Да и приметнее для сыска гурьбой катить!

— Понадобятся, — твердо сказал Кара, — они уже у меня на крючке. И здесь я буду рисковать до конца. Я сделаю их своими собаками, сторожить меня станут. Без притворяшек я долго не продержусь.

Они помолчали, и вдруг как-то совершенно неожиданно для себя Есич сказал:

— А ведь вы… ты плохой человек и в бога не веришь.

Кара встал. Безобразная ухмылка появилась на его лице.

— Здесь у меня бог, — Кара распростер пальцы правой руки, — а тут — сатана! — Он потряс ладонью левой. — И каждому, кто между ними попадет, крышка!

Он приблизил руки к шее Есича, но тут прозвучал звонок в двери. На пороге появился Худо с подбитым глазом.

— Притворяшки, вперед! — заорал Кара, хватая чемодан.

Есич мелко крестился.

. . . . . . . . . . . . .