Бог одержимых

— Ты не умничай, — строго оборвал его Виталий. — Подумай лучше: мы только пытаемся слушать горы. А горы, оказывается, давно слушают нас.

— Но это как-то глупо. Петь привидению…

— Мы в чужой стране, сынок. И если судьба занесла на древнее кладбище инков, а их потомки советуют петь… наверное, не стоит упрямиться?

— О чем же мне петь?

— О том, что болит, конечно. Давай про Катюшу. Я ведь ее малышкой на руках носил. Витек в Гренландию за каким-то хером поперся, так мы с Марией чуть ли не каждый вечер к Валюхе в гости закатывались…

"Это он о матушке Катерины — Валентине Михайловне, — понял Егор. — А Мария Ивановна, выходит, его жена. Значит, они и вправду близко знакомы…"

— Нет проблем! — уверенно сказал Егор. — Ща спою! Только мне твоя помощь нужна. Как услышишь, что я такт приканчиваю, так словечки подбрасывай. Какие только в голову придут. Мне так легче.

— Как поленья в костер?

— Они самые, — выползая из спальника, согласился Егор. — Поленья… в костер…

Он с удовольствием откинулся спиной к теплой стене и сделал несколько глубоких вдохов, вентилируя легкие. Барабаны аймары, сопилка Гарсиласа, треск камня и вой ветра на изгибах камня… все складывалось в чарующую знакомую мелодию. Еще мгновение, и он ее узнает. Конечно! Это же волшебное "My Oh My"!

Вот оно счастье-то!

— Давай, командир, — закричал Егор, чувствуя, как накатывает возбуждение. Его уже захватила мелодия свирели, он уже впустил в себя ритм барабанов. — Сейчас я этой штуке про нас рассказывать буду! Хрень Господня! Блин! Слово мне! Слово!!!

— Мир, мечты, надежды…

— Удиви огромный мир мечтой.

Не меняй удачу на покой.

Полный счастья и любви,

Для улыбки день лови,

Назови любимую — женой.

Он был в восторге.

Не спеша, подлаживаясь под внезапно приблизившийся ритм барабанов, он пел этой ночи, горам, ветру, звездам… и Катерина была здесь, рядом с ним.

— Бог, радость… — предложил Виталий.

— Улыбни святые образа,

Пусть прервут они свой сладкий сон,

Наш мир Богом сотворен,

И на радость осужден,

Сохнет пусть на дереве слеза.

Ага! А вот и его приятели — Вадяня с Жекой. И Стас со своим тамбурином подтянулся. Здорово! У него сильный голос, будет подтягивать в четвертом такте.

— Старость, душа, смерть…

— Множит годы без жалости судьба.

Я — родня троянскому коню:

Тот, кто прячется во мне,

Знает цену седине,

Разобьет души моей броню.

Виталий подбрасывал все новые темы, но в подсказках уже не было нужды.

Голос Егора, зажатый в теснине скал, стремительно разливался по ущельям Сьерры, отражался от камня и многократным эхом дробился и множился.

Егор слышал голоса прошлого и будущего. Сейчас все подпевало ему. Как-то незаметно Вадяню сменил Дон, и оттого барабаны зазвучали тревожней, свирель Гарсиласа выворачивала душу, камень трещал, ветер выл, а он пел.

О жестокости мира к молодым.

О том, как молодые становятся старше и сами делают мир жестоким.

О том, что конца у этой болезни нет, потому что лечиться нужно всем и сразу, изнутри, из середины.

Только некому лечить.

Не родились еще люди, которые бы любили мир только за то, что он есть. А те, кто любил, умирали жестоко и в мучениях: на крестах колючкой увитых, кто от камней, кто от мечей, всегда от людей, будто змей ядовитых…

Потому что мир привык убивать незнакомое-доброе и терпеть известное-дурное.

И веселится, торжествуя, зло —
Чело людское тернием увито.
Где щедрым урожаям быть должно,
Скользит луч света сквозь дрянное сито…

…И вдруг все кончилось.

Замолчали барабаны. Свирель Гарсиласа, сорвавшись в нестерпимый визг, будто захлебнулась горем и враз онемела. Исчезло сияние с края карниза.

И звёзды потускнели.

И ветер стих.

Волшебство так стремительно сгинуло, что в пору сомневаться: а было ли что-то? Помимо гор, неба, звезд… и человека, дерзнувшего развлечь болью столь внушительную публику.

— Ну и глотка у тебя! — треснутым голосом пожаловался Виталий.

— В смысле? — не понял Егор.

— Громко, однако. Но красиво, чего там. Только стихи какие-то… странные.

— А… да сам не пойму, чего меня на социалку пробило. Я ведь со всем о другом собирался… может, из-за мерцания? В какой-то момент мне показалось, что она со мной так разговаривает. Я ей о своем, а она, в ответ мерцанием втирает… а песни, обычно, у меня совсем другие — простенькие. Про любовь.

— Спой, — попросил Виталий. — Что заесть, чем попроще…

И был мне сон: меня любили,
В тумане стон, и звуки плыли,
Вдали — прибой, где-то вода,
И мы с тобой, и навсегда

— Да, — сказал Виталий. — Вот это мне больше нравится. А причем тут вода?

— Не знаю, — признался Егор. — Так сложилось.

— А еще?