Бог одержимых

   Они что-то кричали, а я молчал. Они подзадоривали друг друга, а я своему новому умению дивился: по всему выходило, что скорость и чувство равновесия рулят, а тупая сила - до лампочки. Хоть один противник, хоть пять, хоть двадцать пять. Двадцать пять, наверное, даже проще: в свалке-то они друг дружке мешают... Впрочем, это если наваливаются глупо, толпой. Против согласованных действий команды одиночке не выстоять.

   Но если соображать быстро: по скорости противников делить, по резвости сепарировать, - кого первым носом в пыль, кого вторым... то... я-то пока стою?

   Так я и крутился, смотрел, как они вошкаются, сопят и потеют... как судорогой кривятся лица, как один из них в неудачном падении зацепил другого и надрезал ему ухо. Так у них ещё и ножи, что ли? Лезвия между пальцев? Ни фига себе "борьба"! Тоже мне, "друзья природы"... и сразу мне наскучила эта канитель.

   И подумал я: "а не проще ли мне их убить"?

   Но они мыслишку мою эту как-то просекли: разом умолкли и в стороны разбежались. И сразу тишина. Только Рамзия носом хлюпает. Видно крепко обидели её бесцеремонностью.

   А говоруны да дворники обратно в людей обратились. Всё. Не было больше шарниров-сочленений с перекошенными от злости рожицами: обычные люди в разноцветных просторных плащах с капюшонами. Один прижимает ладонь к голове, и его пальцы окрашены кровью. Двое других поддерживают четвёртого, а тот едва ноги переставляет. Пятый, прихрамывая, просто уходит, придерживая себя за локоть и не оглядываясь...

***

   - А ты не дурак подраться, - сказала Рамзия, размазывая грязь по лицу.

   Наверное, думала, что вытирает слёзы.

   - Шутишь?! - усмехнулся я, сидя на корточках у воды. - Умный в гору не пойдёт!

   Уходить от ручья я не спешил: умывался долго, с наслаждением. Рамзия даже успела сходить за полотенцем.

   - Не нашла расчёску, - пожаловалась она. - В маленьких палатках только сгнившее тряпьё: ни ножниц, ни зеркала... Тебе давно следовало привести в порядок голову.

   Я уважительно кивнул её проницательности: с головой у меня и вправду бардак. А вот жалобы оставлять без внимания было некрасиво. Пришлось идти...

   Из Ленкиного рюкзака я достал гребешок, зеркальце и маникюрный набор. Выпрямился, осмотрелся. Удивительные существа - женщины. Если не найдут причину, за что кишки мотать, то обязательно её придумают. Где это она "гнилое тряпьё" углядела? Я ведь каждый день здесь убираю!

   На выходе столкнулся с Рамзиёй - она, оказывается, меня снаружи поджидала, а в руках у неё - осколки раковины. Похоже, как началась эта карусель с хламидами, так я раковину и выронил. А потом кто-то на неё наступил. Может, и я.

   - Откуда она у тебя? - спросила Рамзия, перехватив мой взгляд.

   - Это Ленкина, - ответил и враз почувствовал, как сдавило горло. - Её игрушка... была. Вот тебе расчёска и зеркало. А ещё железки для ногтей. Тоже её...

   Рамзия небрежно отбросила в сторону осколки и взяла вещи. Стало ещё хуже. Зараза! Будто котёнка ногой отшвырнула. Мир был тёмен. Ленки нет. Ребята погибли. Что я здесь делаю?

   - Возьми себя в руки, - посоветовала Рамзия.

   - А ты умойся, - сказал я, отвернулся и пошёл.

   Я не хотел её видеть. Что она ко мне пристала? Почему ходит следом?

   Но водные процедуры Рамзию не интересовали.

   - Ты меня "слышал" в раковине так же, как и лабиринт? - она шла рядом, чуть позади.

   - Да, - её настойчивость становилась утомительной. - Только полузатопленные коридоры со шхерами мне лабиринтом не кажутся. Толково вырублено. Не заблудишься.

   Когда она тихо лежала, было как-то спокойней. И с местными я не ссорился. А уж рукоприкладством на доброту отвечать, разве можно? Интересно, еду они оставили или обиделись - с собой унесли?..

   - А я, представь, несколько дней там бродила. Улиток ела, и ещё какую-то дрянь. Не слабо, да? Это твоя душа покидает тело и бродит где угодно?

   ...Думаю, оставили. Не могли же они прыгать вокруг меня со своими мешочками? А потом я долго смотрел, как они уходят. И в руках у них ничего не было. Точно, оставили!

   - Ты там видел звёзды? - тошнила Рамзия.

   - Я не знаю, что такое "душа", - сказал я. - Просто прикладываю раковину к уху, и в следующее мгновение что-то вижу. Звёзды тоже были. Только не как "звёзды", - а натуральные "солнца": голубые, оранжевые. А ещё неслабые пейзажики с чудными зверушками.

   - Расскажи! - жадно потребовала она, - что ты видел? Каково оно... там?

   - Что покажут. Разное. Чаще всего - огромная пустыня, залитая жидкой глиной. Болото без начала и конца. А там, в глубине этой жижи, что-то шевелится и ворочается. Жуткая вонь сероводорода пополам с аммиаком. От этой "картинки" почему-то всегда было особенно душно и мерзко. А ещё - большой зал с толстыми столбами, вокруг которых хламиды бродят. На головах колпаки - без прорезей для глаз или рта. Вот так, молча, лунатиками движутся, столбы и стены поглаживают. Дурдом, конечно. Были и другие жуткие места...

   - "Другие места"... - протянула она. - А зачем ты переписывал суры?

   - Что такое "суры"? - поинтересовался я, и вдруг обнаружил, что мы стоим рядом с большой палаткой.