Бог неудачников

Таким порядком мы преодолели два квартала, потом свернули в какой-то переулок, из него – в другой и, наконец, очутились перед довольно скудно освещенным заведением, помещавшимся на первом этаже панельной девятиэтажки, название которого опять же от меня ускользнуло по причине сосредоточенности на Людмилином локте. Впрочем, вряд ли оно имело сколько-нибудь принципиальное значение, судя по непритязательному внутреннему убранству, открывшемуся нам через минуту: опять же скудно освещенному небольшому зальчику с несколькими столиками, за которыми сидели редкие согбенные фигуры.

Будучи завсегдатаем, Серега сразу же принял командование парадом на себя, быстро пересек зальчик и зарулил в небольшой отсек, отгороженный деревянными дверцами в стиле ковбойских салунов, таких, какими они запали мне в душу в раннем детстве усилиями неутомимых мастеров киностудии Дефа.

Серега быстро стащил с себя пальто, после чего на нем обнаружился не только костюм, но еще и галстук, а на мое гнусное хмыканье серьезно заметил, что так теплее. Мне же выпал случай поухаживать за нашей спутницей – помочь ей снять куртку и повесить ее на крючок – а заодно скользнуть взглядом по Людмилиным статям.

Кстати, вблизи она была совершенно обыкновенная. Такие пачками ходят по улицам, сидят в офисах или с отрешенным видом толкают перед собой тележки с продуктами в больших и гулких, как вокзалы, супермаркетах. Каштановые волосы, простое славянское лицо, светло-карие глаза, ничего притягивающего и ничего отталкивающего. Что касается ее ног, то они быстро скрылись под столом, оставив меня в догадках относительно их стройности.

Впрочем, не могу сказать, чтобы этот вопрос уж очень сильно меня занимал, особенно после того, как мы заказали бутылку водки и большую пиццу на всех. Словом все было хорошо, пока не начались традиционные для Сереги окололитературные разговоры, на которые я был совершенно не настроен. Счастье, нежданно подаренное мне Кириллом из издательства, уже благополучно улетучилось (подумать только, его и хватило всего-то на пару дней!), а на смену ему пришло тягучее осознание бесконечной собственной зряшности, тяжело поднимающееся из подернутых тиной глубин моего муторного «я».

Кстати, надо бы подумать на досуге, как это бывает: ты чего-то ждешь до одурения, а потом, когда это что-то, наконец, происходит, тебе уже, вроде, и не надо. Как будто у тебя всего один режим – «ожидания», точнее даже «томительного ожидания», ни на что другое, включая радость и душевный подъем, ты не запрограммирован. А, может, это мои небесные кураторы по своему обыкновению напортачили? Старый брюзга, молодой лентяй и средний – добряк-флегматик? Может, это их слишком ненадолго хватило, когда главный массовик-затейник отеческим пинком напомнил им о моем существовании? Или как раз он силу пинка не рассчитал?

В общем, как бы там ни было, а существование мое, по моим же внутренним ощущениям, все такое же жалкое, несмотря на договор с издательством «Дор» и зримо маячащий на горизонте гонорар. Нет, пожалуй, еще более жалкое. Потому что раньше я только собственные надежды не оправдывал, ну еще, может, материны и Алкины, а теперь, выходит дело, и Кирилловы. Он-то рассчитывает получить от меня новый вариант романа, так сказать, исправленный и дополненный, а я ни на что такое просто не способен.

… А Серега с Людкой – убить их мало! – все о том же, о чем я и слышать не желаю…

– Ты читал? – Серега назвал фамилию модного и, что самое обидное, действительно талантливого и молодого (обидно вдвойне!) автора, и с чувством щелкнул языком. – Отлично пишет, мерзавец! Кстати, у него недавно новая книжка вышла, надо будет купить.

– Да так, просмотрел, – вяло молвил я и плеснул в рот водки.

Я ведь давно уже ничего не читаю. Особенно нашумевшего. Полистаю, с тихим злорадством отмечу слабые места, и, заключив для себя, что «как это сделано» мне слишком понятно, успокаиваюсь и перехожу в режим ожидания. Так и не написав, по сути, ни одной книжки, я настолько освоил сам процесс писательского ремесла, что, читая, не могу даже сосредоточиться на сюжете или сопереживать героям повествования, и если меня что-то интересует, так это только приемы, которыми автор безуспешно пытается этого от меня добиться.

Правда, с тем, кого Серега уважительно назвал мерзавцем, было совсем по-другому. Я-то надеялся, как это у меня принято, пробежать его роман по диагонали и с едкой ухмылкой затаиться на своем диване, но вышло наоборот. Уже примерно на третьей странице я понял, что имею дело с книжкой честной, искренней и талантливой тем первым нутряным талантом, какого у меня никогда не было и теперь уже точно никогда не будет.