Бог неудачников

От палатки с собачьей едой мы обычно брали чуть вправо и, побродив по переулкам, выходили к последней в наших краях панельной пятиэтажке, уже приготовленной под снос. Еще недавно здесь было ведомственное жилье, и обитавший в нем народ расселяли долго и драматично. А если судить по отдельным светящимся вечерами окнам, довести это дело до конца так и не удалось.

Обогнув пятиэтажку, мы поворачивали резко влево, чтобы уйти от шумной, заставленной машинами улицы. Таким образом последний отрезок нашего пути пролегал мимо приземистого одноэтажного флигеля, будившего во мне фантазию с детства. Табличка «Усадьба Маховых. Памятник архитектуры XVIII века. Охраняется государством» матово отсвечивала на его стене сколько я себя помнил. Даже в ту пору, когда в нем находилась какая-то контора. Что здесь было изначально, я доподлинно не знал, но мне почему-то хотелось думать, что конюшня.

В советские времена примерно раз в два года флигель красили свежей краской разного оттенка желтизны, а к первому мая и седьмому ноября вывешивали по обеим сторонам крыльца красные флажки. К середине 2000-х здание опустело и приобрело бесхозный вид: на дверях – амбарный замок, в разбитых окнах – ржавая жесть, на стенах – лохматые ошметки вспухшей краски. И все-таки продолжало стоять. На радость бездомным котам, а заодно и на нашу с Псиной.

В соответствии с установившимся у нас ритуалом уже на ближних подступах к конюшне я спускал с поводка свое серое сокровище. Собака, радостно повизгивая, тут же бросалась к охраняемому государством строению, чтобы задрав лапу у крыльца, обозначить тем самым свои притязания на эту территорию, которую она решительно не желала с кем-либо делить. Ну, разве что, со мной. Но только не с этими хвостатыми и наглыми созданиями, то и дело забирающимися внутрь сквозь дыры в окнах!

Еще издали завидев очередного злоумышленника, Псина начинала пронзительно лаять, а если кот, не вняв предупреждению, все же норовил нарушить невидимую границу, бесстрашно бросалась ему наперерез. Охваченный азартом охоты, я бежал за ней, издавая воинственные вопли, что рождались во мне спонтанно и неосознанно. А может, существовали всегда, как лай внутри собаки, на генетическом уровне, доставшемся по наследству от пещерных предков. Стоит ли говорить, что ни один кот не мог устоять перед таким напором? Все они позорно бросались наутек, не разбирая дороги.

Пока однажды нам не попался матерый полосатый котище с надорванным ухом. Ни лай псины, ни мое улюлюканье не заставили его свернуть с намеченного пути. Вместо того, чтобы спрятаться в кустах или перемахнуть через забор, как обычно делали все его соплеменники, он на всех парах летел к конюшне, видимо, рассчитывая, опередив нас, спрятаться внутри. Однако ему не хватило буквально мгновенья. Добежать-то он успел, но оказался у глухой стены, а дорогу к отступлению мы с Псиной ему отрезали.

К немалому нашему восторгу кот сначала выглядел ужасно испуганным и затравленным, а потом, вероятно, решив, что терять ему все равно нечего, ощетинился и уставился на нас злющими зелеными глазами. И тут мы с Псиной растерялись: что делать дальше? Ну не рвать же его, в самом деле?

– Да ладно ты, не бойся! Мы – свои, – самым миролюбивым тоном проговорил я и присел на корточки. Клянусь, если бы у меня было оружие, я бы беспрекословно выложил его на грязный снег к кошачьим лапам!

Но кот на мировую не пошел, наоборот – зашипел, как масло на сковородке. Псина дрогнула первой: нервно взвизгнула, отскочила и спряталась у меня за спиной. В итоге я остался с загнанным котом один на один – ежиться под его разъяренным взглядом. Чувствую, пора и мне ноги делать, того и гляди, котяра глаза выцарапает. Зажмурился, и в то же мгновенье кот пролетел у меня над плечом, как тяжелый снаряд, с размаху бухнувшись в сугроб где-то позади… А когда мы с псиной оглянулись, его и след простыл.

Пристыженные, мы потом долго не решались друг на дружку смотреть. Я шел чуть впереди, понурая Псина семенила след в след за мной. Бедная, она переживала наше общее фиаско еще тяжелее, чем я. Чтобы хоть немного ее утешить, я стал плести какие-то небылицы про светлые идеалы, которые мы якобы защищали, борясь с бездомными котами:

– Там же жили прекрасные лошади прекрасных дам, а они туда – со своими грязными лапами!..

После чего мы, не сговариваясь, остановились и устремили свои печальные взоры на конюшню, оставленную нами на милость кошачьему отродью.

– С другой стороны, – добавил я со вздохом, – им же ведь тоже надо где-то жить.

Псина немного помолчала, если, конечно, понятие «молчание» применимо к собакам, а потом жалобно заскулила. Наверное, вспомнила ту холодную ночь, когда она жалась у нашего дома, не зная, куда податься, брошенная, несчастная, голодная… Что бы с ней было, если б я ее тогда не приютил? Или вопрос нужно ставить иначе: что было бы со мной, не прибейся она однажды к моему подъезду?

Глава XIII