Бог Непокорных

Предаваясь размышлениям и воспоминаниям, Мирис пересек город. Грязь чавкала под ногами, от мусорных куч смердело, из дверей и приоткрытых окон трактиров доносились пьяные песни, в переулках таились зловещие тени. Мирис шел уверенно, не чураясь ни тьмы, ни теней. Он был способен постоять за себя — крепких кулаков и ножа на поясе вполне хватало, чтобы побудить грабителей искать себе другую цель. Мирис ощущал свое единство с тьмой и знал, что она не предаст. Здесь, во тьме и грязи, был его мир, в то время как солнце он ненавидел. Солнце все меняло, заставляло его казаться жалким, а не пугающим. Он не носил знаков отличия Братства не только потому, что не состоял в нем — как работник на службе Братства, он имел право нашить на одежду их символ: две перекрещенные руки, пальцы которых были сложены в благословляющем жесте — но в большей мере потому, что в народе слишком многие не любили Братство и на него могли напасть только из-за этого дурацкого символа. Ночь хранила его, но не стала бы защищать, если бы он повел себя как дурак.

Добравшись до дома, Мирис запер входную дверь и поднялся на второй этаж, в комнату жены.

Войдя, скривился:

— Ну и вонь. Только гадить и умеешь.

Адейри молча стояла посреди комнаты, опустив голову вниз. Мирис с усмешкой некоторое время разглядывал ее. Потом она подняла голову. Ему не понравился ее взгляд — слишком спокойный, отрешенно спокойный. Неужели решилась покончить с собой? Он надеялся, что они смогут пробыть вместе еще пару лет, прежде чем он ее полностью уничтожит. Ее попытки наесться крысиной отравы и украсть бельевую веревку для того, чтобы повеситься — это несерьезно. Если бы она хотела покончить с собой, она бы это сделала — тем или иным способом.

— Подогрей воду, убожество, — бросил Мирис, поворачиваясь к жене спиной. — Смотреть на тебя тошно.

Следом за ним она молча спустилась вниз и сделала все, что он велел: помылась, приготовила ужин и безропотно стояла рядом, ожидая, пока он поест и ей можно будет полакомиться остатками. Она ела один раз в день и большую часть времени проводила взаперти, в комнате, где были только кровать, платяной шкаф и ночной горшок. Мирис несколько раз уколол ее, но она, кажется, никак не отреагировала, только опустила глаза. Он знал, что иногда на нее нападает бесчувственность и с неудовольствием подумал о том, что придется опять нежничать с ней, чтобы вернуть ей способность реагировать на его упреки.

Когда он поел и разрешил ей доесть остатки, она молча стала убирать со стола. Мирис с кривой усмешкой следил за ее действиями. Решила поголодать? Это было что-то новенькое.

Убрав все, Адейри подошла к входной двери и толчком распахнула ее — так, словно Мирис и не запирал дверь. Палач хотел заорать на жену, но подавился криком: с той стороны была не темная улица Джудлиса, а нечто иное. Лиловое, в переливах, небо; каменистая пустыня; и странный жутковатый город вдалеке. В пустыне росли бурые колючки, над ней поднимался едва заметный пар, а в небе парили омерзительные создания. Мирис смотрел на дверь, распахнутую в мир демонов, и не мог отделаться от ощущения, что это место должно быть ему знакомо. Его трясло. Почти против воли, он сделал шаг к двери.

— Пора возвращаться к жизни, мой дорогой брат, — произнесла жена ровным, безразличным голосом: так могла бы говорить ожившая машина или созданный чародеем голем.

— Хватит прозябать на мелочевке.

Глава 4