Бог ненавидит нас всех

— Не без этого, — со вздохом говорит Лиз. — Слушай, в конце концов, ты ведь меня совсем не знаешь…

— Пока нет. Зато я другое наверняка знаю. Ты могла бы найти себе мужика получше, чем этот, как его там, твой членодоктор.

Лиз краснеет.

— Не уверена, что это комплимент.

— Знаешь, я ведь это не просто так говорю. Это абсолютная правда. Я просто уверен, что найдется целое стадо молодых бычков, готовых сложить рога к твоему порогу.

— Что-то я не совсем понимаю, к чему ты клонишь. Наверное, это была своего рода метафора.

— Мета… что? — переспрашиваю я. Похоже, трава уже начала делать свое дело. — Да я ведь и сам не понимаю, что несу. У меня сегодня в мозгах кислородное голодание — с той самой минуты, когда увидел тебя там, на трибуне.

— Ты плохой, — говорит она.

То, что происходит в следующую секунду, назвать поцелуем было бы, наверное, неправильно. Лиз стремительно подается ко мне всем телом, прижимает свои губы к моим и мгновенно отшатывается назад.

— Было бы жалко пропустить финал игры, — говорю я.

Буквально через пять минут мы уже обнимаемся на заднем сиденье такси, которое мчит нас в Верхний Ист-Сайд. В конце поездки я достаю из кармана еще одну двадцатку, сую ее таксисту и оставляю ему сдачу на чай. Мы быстро проходим через холл на первом этаже, изо всех сил стараясь не хихикать под строгим взглядом консьержа.

Едва за нами закрываются двери лифта, мы даем себе волю. Мы смеемся как сумасшедшие, у нас обоих по щекам текут слезы. Затем мы обнимаемся и начинаем целоваться. Мои руки оказываются в стране чудес. Они на ощупь пробираются по непознанным просторам между лохматым свитером и гладкими лосинами. Я запускаю руку подальше под свитер и глажу грудь Лиз сквозь бюстгальтер. Она стонет и прижимается ко мне всем телом. Тогда я рискую опустить ладонь ниже — на ее живот, а затем еще ниже. Еще секунда — и мои пальцы оказываются у нее между ногами. Даже сквозь плотный нейлон я чувствую исходящий от ее тела жар.

Лифт останавливается, и мы почти вываливаемся в холл. Лиз ведет меня за руку к дверям квартиры. Она копается к сумочке в поисках ключей. Я пытаюсь снова поцеловать ее, но она запрокидывает голову и выразительно прижимает палец к губам. Поворот ключа в замке и дверь открывается. В гостиной сидит перед телевизором рыжая девчонка лет четырнадцати, она оборачивается к нам и удивленно смотрит на Лиз.

— Вы сегодня рано, — говорит рыжая.

— Все в порядке? — спрашивает Лиз.

— Ни звука за весь вечер, — отвечает ей рыжая, уже набрасывая на плечи куртку.

Лиз благодарит ее и отдает девочке деньги. Замок закрыт на два оборота, и Лиз поворачивается ко мне — похоже, с намерением что-то объяснить. Я затыкаю ей рот жадным поцелуем и снова даю волю рукам, которые с готовностью принимаются обхаживать ее ниже талии. Мы падаем на диван в гостиной. Рука Лиз проскальзывает в мои джинсы так глубоко, насколько это возможно, — задача нелегкая, потому что у меня уже давно стоит, и места для маневра у нее остается немного. Тогда Лиз обеими руками стягивает с меня джинсы и трусы. Проблема решена. Мой член гордо показывается перед ее глазами во всей своей красе. Лиз садится передо мной на корточки и проводит языком по члену снизу вверх. Затем она вновь встает, и вид сверху тоже не вызывает у нее нареканий. Она достает из сумочки презерватив и протягивает мне. Пока я вскрываю упаковку, она успевает стянуть с себя лосины. Она ждет, пока я разберусь с резинкой, стоя передо мной, положив руки на бедра. Ее нагота прикрыта лишь задранным до неприличия свитером.

В соседней комнате начинает плакать младенец.

В глубине души я всегда считал, что вполне могу прочувствовать и понять, в каком настроении находится женщина, какие чувства и эмоции она сейчас испытывает. Выражение лица Лиз заставляет меня пересмотреть отношение к своим талантам. Она вовсе не смущена и не сбита с толку. Совсем наоборот, я читаю на этом лице целую гамму чувств: сожаление по поводу того, что не удалось закончить даже не начатое, соседствует с гордостью за наличие того, что плачет там за стенкой. Какие-то оттенки неудовлетворенности смешиваются с радостью, задумчивостью, стыдом, раскаянием и любопытством. В общем, в том, что касается эмоций, женщины, следует признать, умеют писать картину маслом, причем полноценной палитрой. Мы же, мужчины, обычно ограничиваемся скупыми штрихами восковых мелков.

Лиз бормочет извинения и исчезает там, откуда доносится все усиливающийся плач. Я сажусь на диван и смотрю на свой готовый к бою инструмент. В какой-то момент я понимаю, что выгляжу на редкость потешно. Чтобы не чувствовать себя так глупо, снова натягиваю на себя трусы, беру в руки джинсы и пробираюсь к двери.

Плач стихает. Я слышу, как Лиз шепчет что-то ласковое и нежное. Бросить все, свалить прямо сейчас по-тихому — эта мысль уже не кажется мне такой спасительной и однозначно правильной. Оглядываю прихожую в поисках телефона: если на аппарате указан домашний номер, перепишу его себе и позвоню попозже, чтобы извиниться.

«Класс!» — раздается где-то у меня в голове голос Нейта.