Бог не Желает (ЛП)

Звуки в ушах были биением крови или чем-то иным? Дамиск шагал к этому тихому дыханию. Пол поднимался; затем появилось мерцание, постепенно обрисовав контуры пещеры. Он взбирался по склону.

Проход сузился, пришлось поднырнуть под каменный навес. Он присел. Тусклый свет показал странные темные пятна на пороге. Он всмотрелся. Отпечатки рук, короткие пальцы, широкие ладони. Краска алая или черная - сказать было невозможно. Но каждая ладонь были прижата к краю узкого выхода, будто стараясь расширить устье. Или пытаясь удержаться внутри?

Далее мутный свет показал проход, узкий и неровный, песок под ногами - белый, усыпанный листьями и сучками. Стены по бокам украшены изображениями зверей, природные трещины усилены, придавая барельефам форму. Он видел много знакомых животных, но еще больше совершенно неведомых.

Дамиск ускорил шаги, поднимаясь. Шипящий звук стал громче - не биение крови в черепе, но шум извне.

Резкий солнечный свет окатил следующий поворот, показав ровную площадку из того же белого песка и устье пещеры. Кольцо камней, окруживших какое-то черное пятно. Небо было ярко-синим, воздух окатывал необычайным теплом.

Он вышел на узкую скальную полку. Внизу, на высоте роста четырех или пяти человек, тянулась полоса пляжа. Он оказался на середине утеса. Море несло пенные бирюзовые волны, вдалеке напротив едва можно было различить другой берег.

- Чтоб меня!

Трудно было сказать, приблизились ли горы. Волнистые просторы покрытого мхами камня тянулись, кажется, до подножий далекого хребта. Но тут хотя бы были впадины, в которой можно было найти воду, черную и согретую солнцем.

В полдень Рент положил бесчувственного Жекка - позаботившись, чтобы голова не ударилась о камень - и помедлил, изучая обожженное солнцем лицо. Рент тащил Говера уже три дня, и тот ни разу не очнулся. Дыхание было глубоким, но медленным, раны уже не кровоточили.

Рент потянулся, разминая натруженные плечи и больную спину. Только ли усталость заставляла его ощущать, что Говер становится всё тяжелее, тяжелее, чем должен быть? Он вздохнул и прошел к прудику.

Там кишели личинки москитов, и он нацедил воду через мох, в отбеленную солнцем чашу из свода черепа, которую нашел два дня назад. Поднес край к губам Говера, позволив воде капать внутрь. Тот, как всегда, закашлялся. Рент не знал, попала ли вода внутрь. И даже кашель не заставил Говера проснуться.

Дамиск описал себя как одиночку, который, если найдет компанию, изливает слова бесконечным потоком, словно стремясь облегчить давление избытка одиноких мыслей. Теперь Рент его понял. Некоторое время он пытался говорить с духом в железном ноже, но способность духа беседовать, кажется, пропала, едва тот полностью погрузился в лезвие. Он пытался говорить с Говером, что тоже было бесполезно.

А он был полон слов, полон мыслей, которые некуда деть. Так вот что значило быть одиноким! Целый внутренний мир без выхода, без слушателей и свидетелей. Если в нем есть красота, никто не узрит. Если он страдает, никто не услышит зов о помощи.

Он сел наземь у неподвижного тела Говера, устремив глаза на пустую черепную чашу. Череп казался человеческим. Рент заметил мелкие осколки, когда его подобрал - куски челюсти и скулы, похороненные мхом. Но ни признаки остального тела. Края были погрызены мышами.

Может быть, однажды его череп возляжет здесь на постели из мха. А череп Говера в нескольких шагах. Тела растащат падальщики. И останется лишь загадка, как бывает со всеми костями. Сколь многое в мире неведомо и таковым остается навеки.

Серебряное Озеро казалось большим, пока Рент там жил. Были знакомые улицы и переулки, но и те, в которых он никогда не был. Здания, в которые не входил. Почти все такие. Но сейчас сама мысль об Озере казалась маленькой, съеживалась в уме каждый день и каждую ночь. Он не думал, что снова увидит родной городок.

"А если увижу? Через годы, вернувшись, пройду Кулвернские ворота?

И когда же полетит первый камень?"

В памяти возникли картины убийства волков, треск костей, нож сквозь череп... Его сотряс шок. После первого же брошенного камня затрещат кости, будут разбиты головы. Серьезность этих мыслей сделала его холодным, замерзшим изнутри. Само по себе пугающе. Смущенный, потрясенный, он встал и вернулся к черному пруду.

Положил еще кусок изумрудного мха, погрузил чашу в воду и наполнил. Осторожно вынул мох. Всего одна личинка. Рент выловил ее, поднес чашу к губам. И застыл.

Приближался мужчина.

На левом плече незнакомца лежала тяжелая ляжка какого-то большого животного. Ее облепили мухи, и багряные мышцы почти пропали под черным шевелящимся покровом. На правом плече было странное оружие: половина длинной челюсти, широкий конец усеян обсидиановыми зубцами; узкий конец он держал рукой, скрытой под кожаной обмоткой. За спиной висело копье, длинный наконечник также из какого-то розового блестящего камня.

- Буди его, - грозно зарычал мужчина, едва подойдя. Он говорил по-натийски. - Я бросаю вызов.

- Ты не можешь. Он ранен.