Бог не Желает (ЛП)

Не желаю, чтобы стрела остановила мое сердце. Или пробила легкое, заставив захлебываться кровью, слабея, шатаясь, падая на колени".

Когда небо начало бледнеть, остатки стада покинули озеро, бредя в глубь лугов среди южных туманов. С мокрыми щеками он смотрел, как они уходят.

Приятели-охотники придут в ярость. Многие помчатся по следам, чтобы звери падали под ударами стрел. Но самое опасное, самое уязвимое для стада время миновало.

Лишь затем он решился сойти с холма, собрать заячьи силки и спуститься по дороге в этот последний день убийств. Последний.

Таверна "Трехлапый пес" стояла на конце улицы, у озера, занимая угол прибрежной дороги и главной улицы городка. Под нависающим над дверью балконом уместился огромный череп коня, в два раза больше нормального по южным, людским меркам.

В таверне над каменным камином бара висел закопченный череп серого медведя без нижней челюсти. В сами камни очага был вделан череп Теблора, свод над глазницами весь в трещинах и вмятинах.

Глядя на север, за озеро, на туманные горы, Рент всякий раз воображал себя в мире, в котором он стал маленьким, незаметным для зверя и человека. Ребенком он восхищался тремя черепами "Трехлапого пса", но восторг - все чудеса воображения - не пережил череды болезненных откровений роста. Давние друзья перестали играть с ним, начав избегать.

Истины не заставили себя ждать. Весь город знал, что мать его поразило безумие. Все считали ее больной, хотя Рент был ребенком и мать была единственным окошком в мир взрослых и естественно, он считал ее нормальной. Взрослые, понял он затем, имеют по два лица. Одно показывают днем, в общественных местах; и другое надевают ночами, в своих домах.

Он долгое время считал и алые зубы матери нормальными. Пока не осознал иное и в миг сконфуженного откровения не услышал слова: "улыбка шлюхи кровяного масла". Что добавило новый пункт в список слов, которые пока непонятны.

Кажется, ему было девять лет, когда он вырос выше любого взрослого в Серебряном Озере. А прежние друзья сбились в трусливую банду и швырялись камнями - с другой стороны улицы. Еще через два года взрослые смотрели ему чуть выше пупа. А дружки бросали камни всё увесистей. Вскоре все в городке звали его теблорским полукровкой и слали ему всю ярость, родившуюся во время мятежа рабов.

Конечно, он видел рабов-Теблоров и успел понять, что череп в камине тоже принадлежал Теблору. Но долгое время он не связывал этих великанов и свой быстрый рост, ширину в плечах и дикую свою силу.

Мятеж был кратким, но жестоким. Вольные Теблоры, не ведающие кандалов и цепей, пришли с гор освобождать сородичей. Убивали всех, кто решился им сопротивляться. Это заняло одну ночь, и он мог видеть из окошка своего дома на Прибрежной улице лишь тусклое зарево пожара рабьих бараков далеко справа и россыпь недвижных тел на немощеной улице внизу. Доносившиеся вопли заставляли кожу покрываться мурашками.

С той поры к страху добавилась злоба и Рент, печалившийся потере друзей, отчаянно пытавшийся понять причину их измены, оказался еще более одиноким. В таком одиночестве, какого не мог вообразить.

В матери он не мог найти большого утешения. Истина медленно входила в разум Рента, осознание того, что она была ненадежна и непостижима, что дикий лихорадочный блеск в глазах не был признаком любви, ничем подобным. Это было безумие. Ее улыбка не была признаком чувства. Это была улыбка шлюхи кровяного масла, полная алчной нужды.

На своем чердаке, оттащив кровать как можно дальше от окна, он застыл, сжавшись клубком, весь в смятении; соломенный матрац был колючим и влажным, в комнате пахло чем-то незнакомым.

А она бродила внизу, издавая вопли вперемежку со всхлипами, и вместе с всхлипами доносились звуки кулаков: она била себя по лицу, до синяков, в кровь, и кожа лопалась там, где вспухла слишком сильно.

Из своего закутка он видел лишь тусклое озеро и смутные тени туманных гор, почти обесцвеченных грязным стеклом. Он не видел ее лица. Но знал, на что оно походит.

Ведь она хихикала, плакала и била себя по лицу и когда оседлала его, сжимая бедрами, а он смотрел снизу, не понимая, и странное ощущение возникло между ног, и штука для писанья отвердела и удлинилась, и болела, потому что попала вовнутрь.

Глаза безумия. Улыбка кровяного масла. Внезапные сполохи ужаса. Кулаками по лицу, чтобы кровоточили разрывы, ноздри, глаза. Пока эта его часть пронзала ее, Рент думал о втором имени, которым его звали. Ублюдок Кровяного Масла.

Он не знал, что такое Кровяное Масло. Может, их фамилия? "Ублюдок" означало, что у него нет отца. Это он понимал, это было очевидным, ведь друзья пользовались словом "отец", а он нет. Хотя "матери" были у всех.

У некоторых "отцы" были убиты во время мятежа.