— Мы тебя не торопим. Можем дать время для раздумий. Отречься от заблуждений — это серьезный шаг, достойный настоящего мужчины. Более того, я скажу, что недавно один православный священник отрекся отложной христианской веры и добровольно перешел в ислам. Ты как журналист наверняка слышал эту историю, больно громкое дело было, очень много шума поднялось в прессе и интернете. Слышал? Это бывший иеромонах Вячеслав, ныне истинный служитель Аллаха, да благословит он его и помилует, Али Вячеслав Микаэль.
— Конечно, слышал, — ответил Кирилл.
— И что скажешь?
— Ничего не скажу. Предатель он, хотя неизвестно еще, какие обстоятельства у него были, но теперь ничего хорошего его не ждет.
— А что хорошее ждет тебя в твоем тупом упорстве?
— Пожалуй, я не стану дискутировать с вами на эту тему, — произнес Кирилл.
Султан засмеялся.
— Можно подумать, мы собрались здесь для того, чтобы подискутировать с журналистом Кириллом Гольдманом. Не забывайся, ты не у себя в газете на пресс-конференции. Аты знаешь, что ты, мертвец, служишь дьяволу? Разве нет? Ты увидишь, что твоя вера и поклонение человеку и рабу Бога приведут тебя в ад. Всемогущий Аллах отведет от тебя милость свою, и ты будешь вечно гореть в аду, если не одумаешься прежде. Будут у таких, как ты, отрублены руки и ноги накрест за твою ложь шайтанскую, а в последней жизни еще большее мучение, если бы только знал!
— АЛЛАХУ АКБАР! АЛЛАХУ АКБАР! Нет божества, кроме Аллаха, и Мухаммед, посланник и раб его! — хором зааплодировали гости столь проникновенной речи Султана.
— Иншалла-а-а! Субханаалла-а-а-а-х! — раздавалось из углов.
— По-моему, ты плохо понимаешь, в какой ситуации находишься и что для тебя решается риторический и вечный, можно сказать, шекспировский вопрос: to be, or not to be, быть или не быть, — вновь с предельно вежливыми интонациями заговорил Султан.
— Ты правильно заметил, именно: to be, or not to be, и решаешь этот вопрос не ты, Султан, и не твои джигиты. И я выбираю — I chouse to be, давай закроем поскорее эту тему.
— Как понимать сию тираду? Разве ты сможешь долго удерживаться в своих похотях, которые у тебя взращивает твоя вера в падшего бога-человека? Посуди сам, ты говоришь, как и любой христианин, о любви, но ее у тебя нет и быть не может. И знаешь, почему? Потому что ты образ того, кому поклоняешься. Открой свою книгу, к Галатам, пятую главу, двадцать четвертый стих, которая создана для разделения истины от лжи, в последней твоя природа блуждает. Разве ты не хочешь выйти из этого грязного состояния похотливого и мерзкого многобожия в истину ислама, покорности Творцу и нахождения в этом мире? Смерть близка, разве твое сердце, покрытое грязью и изводящее смрад, не говорит тебе, что твоя дорога лжива и что ее нужно сменить? Подумай. Я пока даю тебе такой шанс. Ваша звезда закатилась давно, вы, христиане, трупы ходячие уже сегодня, все ваши дела как труха, если вы не войдете в ислам и не подтвердите словеса Аллаха, свят он и велик. Говорит Аллах: «Разве ж тот, кто своим лицом защищается от злейшего наказания в день воскресения… И сказано тиранам: “Вкусите то, что вы приобрели!” Считали ложью те, кто был до них, и пришло к ним наказание, откуда они и не знали. И дал им вкусить Аллах унижение в жизни ближней, а ведь наказание последней больше, если бы они знали! Мы приводим людям в этом Коране всякие притчи, может быть, они опомнятся!» Итак, я жду окончательного ответа.
— Бисмилла! Аллаху Акбар! Иншалла! — вновь послышались восторженные вопли со всех сторон.
Гости зааплодировали, так им понравилась эта тирада Султана.
Султан, довольный собой и многочисленными аплодисментами, откинулся на подушках, устремив взгляд на свою жертву.
— Я не буду отрекаться от Христа, — произнес Кирилл, когда толпа несколько притихла.
— Твое решение окончательное?
— Да.
— So what, then not to be, — обратившись к Кириллу, сказал Султан.
— Ахмет, кончай его. Да, ноги ему свяжи, чтобы не попытался убежать, хотя здесь бежать некуда.
Поднялся Ахмет. Кирилла бил озноб.
«Неужели это все? Господи, спаси. Мне страшно, я не хочу умирать, я боюсь ее, смерти».
В этот момент, яростно сверкая налившимися, как у быка, кровью глазами, вскочил Казбек.
— Султан, дай я его прикончу, это моя добыча, я его поймал, это мой урус, — неистово закричал он по-чеченски.
Безобразный шрам на его лице побелел, лицо исказилось судорогой, напоминая гримасу паралитика.
— Не надо, сиди, Ахмет справится, — спокойно, также по-чеченски ответил Султан.
Казбеку ничего не оставалось, как смириться. Он буквально рухнул на свое место и еще долго злобно скрежетал зубами.
Ахмет подошел к Кириллу, с силой дернул его за шиворот, почти вытащив из-за стола.
— Вставай, пошли к твоему Богу, — с усмешкой произнес Ахмет.
— Ноги ему свяжи, — напомнил Султан.
— Не надо, пусть только дернется, хуже будет.
Ахмет достал пистолет.
У Кирилла кружилась голова и подкашивались ноги. Палач подтолкнул его между лопаток дулом пистолета.
— Пошел, шевелись быстрее.