Бог не проходит мимо

Оказалось, Насира в лагере уже несколько месяцев, выросла в ваххабитской семье, где еще шесть сестер, два брата погибли на войне, были боевиками у известного полевого командира. Насиру отец отправил в лагерь мстить русским за погибших сыновей, но не только месть была причиной. Отцу обещали тридцать тысяч долларов после удачного выполнения задания, для бедной многодетной семьи огромные деньги, к тому же это большая честь для семьи, а родителям надо выдать замуж шесть дочерей. Дом в Хасавюрте сильно пострадал от артобстрелов, семья еле-еле сводила концы с концами. Насира была очень религиозна, мечтала о рае и о мести; что получит семья, ее мало интересовало.

Первое время Алена очень тяготилась жизнью в лагере. Ранний подъем, интенсивные занятия полностью выматывали, особенно после нескольких месяцев совершенно счастливой и беззаботной жизни с Русланом в его замечательном доме.

Вечером за ужином Алена почти спала, мечтала об одном: доползти до кровати, рухнуть и заснуть. С Русланом первое время почти не виделась, он был постоянно занят, иногда вызывал ее сам. За первые две недели она провела с ним всего одну ночь, и та была первая после прибытия в лагерь. Иногда она задавалась вопросом, почему он не обращает на нее внимание. Наверное, хочет, чтобы она адаптировалась, привыкла. Спросить у него не могла, здесь совсем другие законы. Это дома она задавала вопросы, это там она спала с ним на одной кровати, здесь женщина не имеет права задавать мужчине вопросы, здесь женщина не знает, когда ее позовут.

Недели через две все изменилось, Алена вдруг почувствовала необычайный прилив сил и некую эйфорию. Но эйфория внезапно сменилась удушьем почти до потери сознания. Это случилось вечером после ритуального омовения. Насира увидела, что Алена упала, приняв какую-то неестественную позу, и позвала Гульнару.

Гульнара считалась в лагере самой опытной в духовной практике женщиной, к тому же она была самой старой — как говорили некоторые, ей давно перевалило за шестьдесят. Она была идеологической наставницей для лагерниц. Ведь мужчина не обо всем может говорить с женщиной, да и понять женщинам друг друга легче. Она почти всегда сопровождала исполнительниц к месту совершения теракта и проводила с ними их последнюю ночь, убеждая не бояться и идти до конца. Знала очень много молитв и заговоров. А также удостоилась чести прислуживать имаму, принося ему еду и питье.

Пришла Гульнара, дала Алене какое-то горькое питье, пошептав над ней что-то по-арабски. Алене стало легче.

— Что с тобой случилось? — спросила старуха.

— Я почувствовала радость, а потом меня кто-то начал душить, — почти в бреду вспоминала Алена, она не могла прийти в себя после перенесенного потрясения.

— А ты призывала имя пророка Мухаммеда, вспоминала суры из Корана, когда это с тобой произошло? — старуха была очень серьезна.

— Да, кажется.

— Кажется или точно?

— Да, призывала.

— Тогда ничего страшного с тобой не произошло, это так и должно быть. Милость Аллаха посетила тебя.

Через день радость пришла снова — радость, какую никогда не испытывала. Можно сказать, это была необычная радость в житейском понимании, это была радость потусторонняя. Словно некая разумная сила вселялась в Алену и начинала управлять ею. Удушья больше не было, правда, по совету Насиры, Алене пришлось еще пару раз сходить к мудрой старухе Гульнаре, чтобы та дала ей свое питье и пошептала молитвы. Насира говорила, что нечто подобное было и с ней, когда она только приехала в лагерь, и Гульнара ей тогда очень помогла. Главное, говорила Насира, не испытывать страх перед этими силами, так как они происходят от Аллаха, а не от шайтана.

В лагере говорили, что Гульнара хорошо в этом разбирается и даже может изгнать шайтана из человека.

Занятия перестали тяготить и приносить усталость. Намазы же давали тот самый прилив потусторонней энергии. Алену это не удивляло, она начинала воспринимать свое состояние как совершенно естественное, более того, как открывшее в ней нечто в результате духовного роста и совершенствования.

Она перестала задавать себе вопросы. Зачем она это делает, почему она здесь, в этих совершенно противоестественных для нормального человека условиях. Она переродилась, теперь это была не прежняя Алена — чувственная, страстная, ранимая. Теперь это был некто сильный и жесткий в образе Алены, и этот некто двигал ее руками, ходил ее ногами, смотрел ее глазами и вкладывал в ее мозг свои мысли. Лишь изредка, на несколько мгновений она становилась собой.

Это было в те редкие минуты отдыха, когда Алена спускалась по крутым ступенькам в ущелье к студеному ручью, умывала лицо ледяной водой, так что начинало ломить глаза и пальцы, садилась на камень, скинув обувь и вытянув усталые ноги, смотрела на звонко бегущую прозрачную воду. В такие моменты ее охватывала легкая непонятная грусть, приходившая к ней из прошлой, ставшей далекой и забытой жизни, словно она пыталась что-то вспомнить, но не могла.