Дело было в известном столичном магазине, куда в последнее время в ожидании выброса дефицитных товаров стекаются жители центра и близлежащих районов.
Упомянутая старушка запуталась в датах и не подозревала, что срок принесенных ею для отоваривания талонов истек накануне.
Сколько слез было пролито возле кассы! Это еще и после того, как солдатская мать отстояла не менее часа в длинной очереди к прилавку!
Асоциал без номера оказался тут как тут. Хотя, казалось бы, откуда у него талоны на продукты?
Этот вопрос не преминули обсудить и стоящие в очереди. Мне же, невольно подслушавшей их беседу, остается только согласиться со сделанным ими выводом, что талоны у асоциала не иначе как краденые.
Эту догадку подтверждает и то, с какою легкостью он с ними расстался в пользу плачущей старушки, чего не могло бы быть, если бы он их заработал честным трудом.
Старушка сначала высушила слезы и прижала пожертвованное ей богатство к груди. Но после того, как совершивший мнимый широкий жест асоциал прокомментировал свой дар циничными словами о том, что, мол, солдат на фронте больше бы обрадовался водке, а не карамелькам, но, впрочем, мол, ему все равно помирать, так что чего беречь зубы и не побаловаться напоследок сладеньким, она швырнула талоны прямо в спрятанное под кепкой лицо и зарыдала вновь.
Обидчика матери, естественно, скрутили и поволокли на дознание.
А я стояла, смотрела уходящим вслед и думала про себя: что же является большей виной этого человека – вероятная кража заработанных чужим потом талонов или сомнение в победе, высказанное в лицо женщине, замирающей при каждой новой сводке с фронта и при каждом повороте ключа в почтовом ящике?
Я думаю, если изгнать из общества таких, как он, наша победа окажется несомненной. Но пока среди нас ходят люди, готовые высмеивать героизм наших солдат, мы в опасности!
Я постараюсь выяснить судьбу арестованного и сообщить подробности нашим читателям в следующих номерах. Пока же призываю каждого сознательного гражданина: будьте бдительны! Не позволяйте духу разложения проникать в наши сплоченные ряды!»
Клара просмотрела еще несколько страниц и уткнулась в кроссворд.
Пять по горизонтали: яйцекладущее млекопитающее, шесть букв. Так, понятно: ехидна.
Семь по горизонтали: народное название метрополитена, восемь букв. Подземка.
Клара уже было соскучилась и отложила карандаш, как вдруг взгляд ее вцепился в типографскую крамолу. Шестнадцать по вертикали: физиологический порок, название одного из романов Жозе Сарамаго.
Клара решительно схватилась за телефон и набрала кого-то по внутренней связи.
Там ответили мгновенно.
– Узнайте, кто сочиняет кроссворды для издания «Правда. И ничего, кроме правды». Узнайте и арестуйте.
И ее карандаш залетал по газетной бумаге, вспарывая остро заточенным кончиком тонкую бумажную плоть, прорывая траншеи.
В настоящих траншеях в это время гибли люди. И сын старушки-матери лежал со вспоротым осколком животом. Его потухающие глаза наблюдали ход облаков, похожих на сахарную вату.
Ему казалось, что они обязательно должны быть сладкими на вкус, а сладкое он очень любил. Вот сейчас вознесется на небо и лизнет по пути.
Глава 10
Сестра Евгения повезла своего малыша на прививку.
По дороге он высматривал из коляски небо и довольно погулькивал, таким образом выражая свое впечатление об увиденном.
Над коляской прошмыгнула резвая пичуга, и малыш тут же удивился и скорчил гримаску. Это, по-видимому, должно было обозначать неодобрение слишком быстро промелькнувшему в поле его зрения существу.
Но потом обида улеглась, и он снова занялся обзором доступного: телеграфных столбов, на которых глумливо расселись такие же, как та, что пролетела, темненькие точки. И не стыдно им? Они на нас сверху вниз, а нам их никак не достать.
То есть, конечно, ребенок-то так не думал. Рано ему еще в возрасте нескольких месяцев осознавать воспетое другими (он, кстати, этого уже никогда не прочтет) птичье преимущество: мол, почему люди не летают, как птицы. Но он что-то такое смутно ощущал. Какое-то не определимое пока словами желание дотянуться и схватить.
Но раз уж нет, так нет. А что тут у нас в пределах досягаемости?
Вот погремушка. Он еще не умеет держать ее цепко, и она то и дело вываливается из уставших познавать пальчиков. Но на данный момент она снова актуальна. По крайней мере, пока мимо не пройдет высокий дядька, у которого при каждом шаге свистят башмаки.
– Пс-шу, пс-шу, пс-шу, – напевает дядькина обувь.
И малыш улыбается и подыгрывает погремушкой.
Хорошо, что дядька подошвы не латает. Без них на свете было бы гораздо скучнее жить.
Мама малыша торопится и разгоняет коляску. А ему это только в радость – он отдается движению, всасывает темп, познает новые ощущения тела, доступные на виражах.
Погремушка надоела, дядька свернул на боковую улицу. Скучно. Заснуть, что ли?
Нет, не заснет. Рядом разыгрывается драматическая сцена.
– Какое еще мороженое? – возмущается чья-то мать.
– Холооооодное, слаааадкое, – пищит девчонка с тощей, как ветка вербы, косичонкой.
– Нет мороженого. Страна воюет, – упрекает мать.