Бог нажимает на кнопки

Улица провалилась, как нос сифилитика.
Река – сладострастье, растекшееся в слюни.
Отбросив белье до последнего листика,
сады похабно развалились в июне.

Я вышел на площадь,
выжженный квартал
надел на голову, как рыжий парик.
Людям страшно – у меня изо рта
шевелит ногами непрожеванный крик.

Но меня не осудят, но меня не облают,
как пророку, цветами устелят мне след.
Все эти, провалившиеся носами, знают:
я – ваш поэт.

Как трактир, мне страшен ваш страшный суд!
Меня одного сквозь горящие здания
проститутки, как святыню, на руках понесут
и покажут богу в свое оправдание.

И бог заплачет над моею книжкой!
Не слова – судороги, слипшиеся комом;
и побежит по небу с моими стихами под мышкой
и будет, задыхаясь, читать их своим знакомым.

– Расстрелять! – говорит следователь.

– Да мне не страшно, молодой человек. Посмотрите на меня: мне много лет и я достаточно пожил. Но знаете, что бы я вам лично посоветовал?

– Что?

– Я видел, вам понравились эти стихи. Так вы постарайтесь раздобыть себе где-нибудь томик этого поэта на черный день. Поверьте мне: если когда-нибудь что-нибудь не очень хорошее случится с вами, вам будет намного легче пережить свою драму вместе с Маяковским.

Следователь ничего не говорит.

Но стихи ему действительно понравились. Он даже под столом отбивал ритм пальцами по коленке.

Глава 4

Бог сидел в низком кресле и смотрел на гостя прямо, приветливо, показывая, что весь внимание, что весь открыт, что весь, мол, к вашим услугам.

Евгений, впрочем, никаких услуг от него не ожидал, а потому не торопился начинать разговор. Его ведь сюда позвали, пусть и разъясняют что к чему.

Молчание, однако, затягивалось.

«Кто кого? – подумал Евгений. – Я или он? Сын или отец?»

Это слово, мысленно примененное к сидящему напротив, больно кольнуло.

«А может, выпалить ему все как есть? Сказать, что довольно игры в прятки, что правда обнаружена и пора выбегать из укрытия и стучать в стенку? Нет, нельзя. Надо затаиться. Главное еще не сделано, и нельзя рисковать».

Бог молчал. Евгений тоже.

«Это опять игра такая, – думал он. – Он ждет, пока я занервничаю и выдам себя. А если занервничаю и выдам, значит, виноват. Так я не буду нервничать, не дождется».

Бог молчал.

«А если это мое нежелание начать разговор, наоборот, подозрительно? Как бы я поступил, будучи прежним? Заговорил бы с ним первым? Улыбнулся? Поспешил выразить радость от встречи?»

Странно, но почему-то все прежнее как-то совершенно выветрилось из памяти.

Да, они уже много раз встречались в этой приемной, обсуждали разные темы. Но это словно бы было вовсе и не с ним. С кем-то, кто умер у него внутри, так же испарился, как раньше это сделал бывший слепой, а потом бывший девственник.

– Двадцать два, – наконец нарушил молчание Бог. – Хорошее число. Для хорошего человека.

«Да он издевается, – подумал Евгений. – И что мне на это ответить: спасибо, мол, как приятно это слышать? Бред какой-то».

Не зная, как именно правильно реагировать, он так ничего и не сказал.

– А я ведь тебя ждал, – продолжил учитель.

– Вот, я пришел.

– Ждал тебя.

– Я слушаю.

– Почему ты думаешь, что у меня есть что тебе сказать?

– Ну раз ждали.

– Ждал.

Евгений насторожился еще больше.

– Ждал. Соскучился по тебе. Давно не видел. Ты меня совсем забыл, не заглядываешь, – посетовал Бог.

– Да все как-то не приходилось, занят был.

– И чем же таким важным ты занимаешься?

– Я?

– Ты.

– Я…

– Ты… – передразнил Бог с той же восходящей задумчивой интонацией.

– Я работал.

– И кем же ты работаешь?

– Грузчиком в магазине.

Брови Бога поползли кверху, придав его прекрасному лицу чертовщинки.

– С таким номером, как у тебя, ты должен работать в министерстве.

– Мне больше по сердцу физический труд.

– Что ж, твоя воля, твоя воля.

Он опять замолчал и изучающе смотрел на собеседника. Под этим взглядом хотелось ерзать и искать более удобное положение для ног, но Евгений не пошевелился.

– Магазин-то твой возле рынка? – спросил вдруг Бог.

– Да.

– То-то мне докладывают, что ты туда зачастил.

Теперь была очередь бровям Евгения ползти вверх.

– Докладывают? – переспросил он. – Вы хотите сказать, что за мной следят?

– Боже упаси! – притворно обиделся Бог, в устах которого употребленное выражение было явной тавтологией. – Как можно следить! Мы же совершенно доверяем друг другу, не так ли?

– Так.