Бог Монстров

Нахмурившись, я качаю головой.

— Я ничего не вижу.

Он наклоняется вперед, заставляя меня отступить в сторону, и заглядывает в окно.

— О. Точно. Вот почему я захватил приманку.

В тот момент, когда его слова достигают моих ушей, мой взгляд устремляется к птице в его руке, но прежде чем я успеваю остановить его, он просовывает маленького крапивника сквозь металлические прутья окна.

Сердце бешено колотится в груди, я бросаюсь к двери и нахожу свою раненую птицу, прыгающую по бетону.

— Открой дверь. Пожалуйста, сейчас.

— Я не думаю, что ты хочешь, чтобы я это делал. Мгновение спустя откуда-то снизу, где она, должно быть, была прижата к ближайшей к нам стене, выползает фигура. На четвереньках костлявая фигура крадется за птицей, которая прыгает, чтобы улететь.

— Нет! Оставь ее в покое!

Когда фигура поворачивается ко мне, я замечаю, что ее глаза налиты кровью, зрачки расширены и выглядят как взгляд демона. Те же глаза, в которые я уставилась тогда, в пещере, когда надо мной навис Рейтер. Она шипит и щелкает, прежде чем снова обратить свое внимание на птицу, которая продолжает прыгать, спасая свою жизнь. Одним быстрым движением она хватает его, отрывая зубами крылья, в то время как птица кричит и борется. От ужаса у меня перехватывает дыхание, когда я смотрю, как разъяренная женщина пожирает беспомощную птицу, и я не осознаю, как крепко я вцепляюсь в решетку окна, пока костяшки пальцев не начинают гореть. Несмотря на то, что мое ноющее сердце подталкивает меня развернуться и напасть на него за его жестокость, мой разум предупреждает меня проглотить эту ярость. Подавить ее. Это не тот человек, который прощает, и проявление любых эмоций может еще больше подстрекнуть его к жестокости.

Когда фигурка плюхается обратно на попу, я замечаю выпирающий живот.

— Она… беременна?

— О, это не мое. Ремус хихикает, скрещивая руки на груди.

— Это ребенок моего дяди. Я полагаю, вы познакомились с ним в одиночке.

— Твой дядя?

— Его укусили давным-давно. Мы вроде как присвоили у него это место. Он был здесь смотрителем, когда мир катился в тартарары. Насколько я понимаю, он освободил заключенных и превратил это место в свою собственную крепость против Рейтеров. У нас с сестрой не хватило духу убить его после того, как один из них укусил его.

Чем больше он говорит, тем больше вопросов вызывает.

— Твоя сестра?

— Агата.

Что за черт.

Сжимаю челюсти — жалкая попытка придать лицу строгость, в то время как он, кажется, наблюдает за моей реакцией.

— Итак, ты…. Ты отдал Линдси своему дяде?

— Это сделала Агата. Она заперла ее с ним в камере, и он просто взбесился. Трахал ее дни подряд. На краткий миг в его глазах мелькает грусть, как будто он сам не хотел этого для этой женщины.

— У меня и моих братьев и сестер… в детстве у нас была очень переменчивая жизнь.

— Братья и сестры?

— У меня был старший брат. Теперь он мертв. Проходит минута, прежде чем он ухмыляется и смотрит мимо меня, на дверь, через которую мы вошли, как будто проверяя, нет ли там кого-нибудь. Этот ход побуждает меня тоже посмотреть, но я этого не делаю.

— Что, я полагаю, означает, что мой отец тоже мертв.

— Я не…. Я не понимаю.

Вместо ответа он на мгновение отводит взгляд, потирая руки, как будто не решаясь рассказать мне больше.

— Это мой брат изнасиловал мою мать. И так родились мы с моей сестрой.

Из всех серьезно запутанных вещей, свидетелем которых я была в этом мире, Ремус, должно быть, худший.

— А твоя мать? Что с ней случилось? Я не знаю, что заставляет меня задать этот вопрос.

Возможно, какая-то крохотная надежда на то, что Ремус не всегда был таким. Что, возможно, в нем осталась крупица человечности.

Тем не менее, его глаза, кажется, темнеют от вопроса, как будто я открыла коробку, которую не должна была открывать.

— Ее убили. Холодная пустота в выражении его лица удерживает меня от дальнейших расспросов о ней. Секундой позже его взгляд снова смягчается, и странно, как этот человек переходит от одной эмоции к другой, как будто его мозг — это один огромный коммутатор.

— Но потом нас приняла новая мать, которая была доброй и заботливой женщиной. Она нашла время, чтобы прочитать нам стихи из Библии. Рассказать нам об Иисусе и апостолах.

Она была очень жесткой женщиной со всевозможными ожиданиями.

— Должно быть, это было очень… интересное детство для тебя и твоей сестры.

— Агата очень заботится обо мне. Она всегда была такой. Мы заботимся друг о друге. Так что, мой тебе совет, не зли ее. Или меня, если уж на то пошло. Для каждого найдется клетка. Некоторые более адские, чем другие. Когда он поворачивается ко мне лицом, отблеск страдания щелкает, как выключатель, и его губы растягиваются в нервирующей улыбке.

— Могу я осмотреть твою спину?

Нахмурившись, я мгновение обдумываю его просьбу, возможно, дольше, чем ему хотелось бы, потому что его брови взлетают вверх и я поворачиваюсь.

Ткань цепляется за края ран, когда он поднимает мою рубашку, и я закусываю губу, чтобы ощутить агонию от этого.

Он резко выдыхает и проводит кончиками пальцев по моей спине.