Ледяной холод пробегает по мне, когда я стою обнаженная в своей камере, руки не в состоянии прикрыть все мои интимные места. Я смотрю на мерцающую лампочку надо мной, где вокруг нее порхает мотылек. Часть меня задается вопросом, ускользнет ли насекомое из этого места. Другая часть меня знает, что этого не произойдет, и в этом вся трагедия. Эта вспышка света — последняя. Ложная надежда.
Даже это у меня отняли. Как будто я смотрю сквозь окно пустой оболочки.
Моя душа была съедена, оставив только жирные пятна от их пожирания на моей плоти.
Щетка с жесткой щетиной скользит по моей коже, и запах щелока наполняет мой нос. Агата ударяет тупым концом рукояти по костяшкам моих пальцев, и я вскрикиваю, когда острая боль пронзает мои кости.
Она проводит щеткой между моих бедер, потирая чувствительную плоть там.
— Господи Иисусе, от тебя пахнет конской мочой, — говорит она, убирая с лица упавшие волосы.
— Надо было приказать стражникам вымыть тебя.
Позади нее стоят два охранника, один из которых улыбается, наблюдая за происходящим.
—Я рад сменить вас, если хотите, мэм.
— Ты мужчина. Ты бы не знал, как правильно мыть женскую пизду, если бы к этому прилагалась инструкция. Макая щетку в ведро на полу, она выплескивает на мое тело еще больше холодной воды и продолжает скрести.
Когда его улыбка превращается в оскал, я смотрю на пистолет в его руке, направленный на меня. Что, если бы я напала на нее прямо сейчас? Выстрелил бы он в меня? Я бы сделала это, если бы думала, что он согласится. К сожалению, я думаю, он знает, что Ремус убил бы его, предложи он мне такой милосердный конец всему этому. Нет, я уверена, что этот пистолет предназначен для того, чтобы ранить меня.
Замедлить меня. Оттягивая это страдание так долго, как только сможет.
Несмотря на это, я не могу оторвать от нее глаз, мои мысли погружаются в глубины, на которые я никогда раньше не отваживалась. Неизведанный мрак, который уводит меня от света. Каким блаженством было бы закрыть глаза и никогда больше не просыпаться рядом с Ремусом.
Закончив, Агата бросает мне комплект чистой одежды, которая падает на мокрый пол. Когда они втроем выходят из комнаты, я остаюсь одеваться в темноте.
Рука обнимает меня. Рука скользит вниз, в мои штаны, и мягкими, нежными кругами я выползаю из сна.
— Шшшш. Это Титус, шепчет он, прижимаясь грудью к моей спине.
Надо мной нависает туман замешательства, и я не хочу открывать глаза, боясь оставить его, моего нежного гиганта.
— Ты здесь. Я не могу сдержать слезливую улыбку в своем голосе. Облегчение, которое окутывает меня изнутри, от того, что я снова так близко к нему.
— Ты скучала по мне?
Из уголка моего глаза вытекает слеза, стекая по виску, и я киваю.
— Очень.
Губы наклоняются к моим, в то время как его пальцы скользят вверх и вниз по моему шву, пробуждая скользкую влажность, которая принадлежит только ему.
— Забери меня отсюда, Титус. Пожалуйста.
— Приди за мной, и я это сделаю. Я увезу тебя далеко. Я обещаю тебе, — шепчет он.
Не отрывая глаз от сна, я киваю, скользя рукой вниз по его руке в свои штаны.
Почувствовав отсутствие пальцев, я вздрагиваю и просыпаюсь, задыхаясь. Веки открываются в комнату Ремуса, и я убираю руку.
Жестокий смех эхом отдается в моем черепе, и я качаю головой, когда реальность того, что я натворила, овладевает мной.
— Стража, свяжите ее. Ремус встает с матраса позади меня, и я оглядываюсь через плечо, чтобы увидеть, как он раздевается.
Я бросаюсь к краю кровати, но падаю на живот, когда чьи-то руки хватают меня за лодыжки. Они тянут мое тело назад. Я брыкаюсь в пустоту. Мои руки схвачены, мое тело сильно прижато к изголовью кровати. Деревянная рама ударяется о мою голову, когда я брыкаюсь, пытаясь освободиться.
— Она поцеловала меня. Ты видел? Ремус стоит рядом с одним из охранников, который фиксирует мои запястья и толкает его локтями.
— Заставил ее немного пошевелить языком.
Охранник усмехается и отходит от кровати.
— Думаю, ей это понравилось.
— Она определенно это сделала. Наклонив голову, Ремус проводит тем же пальцем, которым он ласкал меня, по моей щеке, от этого ощущения мой желудок выворачивается наизнанку.
— Больше, чем она хочет признать.
Ярость и унижение горят внутри меня, мои глаза мокры от слез.
— Ты никогда не станешь тем человеком, которым был Титус. Ты слабак. Такой чертовский слабак!
Вспышка движения на периферии моего зрения — единственное предупреждение, прежде чем в угол моего глаза попадает удар, от которого гремят кости. Комната темнеет по краям и растворяется в булавочном уколе.
Римус отталкивается от меня в десятый, или около того, раз — я сбилась со счета. Мои бедра в синяках и ноют, как обычно, но я смотрю на белую стену, молясь, чтобы она стала черной.
На этот раз Агаты нет. Возможно, ей наскучили нарушения. Возможно, моя апатия ко всему этому лишила меня возбуждения. В конце концов, на этот раз они не сочли нужным затыкать мне рот кляпом.