Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов

После завтрака я вышел из пансиона. Буран почти совсем затих, и я решил пройтись до почты — отправить открытку мистеру Глену. Мы договорились, что я каждый день буду посылать ему весточку о том, как я тут живу.

Не прошел я и сотни шагов, как меня нагнала фрау Зиндель:

— Вы на почту?

— Да.

Мы пошли рядом.

— Ваша фамилия Коробцов? — спросила она.

— Да.

— Вы кто по национальности?

Я вспомнил указание мистера Глена никому ничего о себе не рассказывать и не ответил.

— Я фрау Зиндель, — нисколько не обидясь, сказала она.

— Я знаю.

— Хочу поблагодарить вас за вчерашнее…

— Не стоит, фрау Зиндель. Это был, может, и благой порыв, но не очень-то серьезный. Мы сами чуть не заблудились.

— Это неважно! — воскликнула она. — Главное в том, что ваш поступок стал живым укором совести для всех других. — Она, вздохнув, сказала: — Ах, немцы, немцы…

Мне самому не понравилось, как вели себя жильцы пансиона, но поддержать разговор я не мог, это было бы просто самохвальством. Я заговорил о погоде.

Когда мы вернулись в пансион, фрау Зиндель предложила мне посидеть у камина.

Было уютно, тепло и так приятно смотреть на пылающие поленья.

— Неужели немецкий обыватель неисправим? — спросила фрау Зиндель. — Мой дом, моя семья, а все остальное его по-прежнему не касается. Представьте, они осуждают меня — эти добропорядочные немцы из пансиона «Эльза». За что? За то, что я крепко уснула на воздухе? — Она наклонилась ко мне и, тряхнув головой, ответила: — Нет! Они осуждают меня за то, что эта история раскрыла их друг перед другом, как равнодушных, тупых эгоистов.

— Вы говорите — мой дом, моя семья, но разве не эти же немцы шли за Гитлером, теряя и семьи и дома? — спросил я.

Она с интересом посмотрела на меня и тихо произнесла:

— Это очень сложный вопрос. Я преподаю историю. Ученики часто спрашивают: как могла случиться с Германией такая катастрофа? Что им отвечать?

— Да, что и говорить, Германии не повезло, — сказал я.

Фрау Зиндель смотрела на меня с крайним удивлением:

— Как это не повезло? Что вы говорите? Германия Гитлера навязала миру жестокую и истребительную войну, желая стать владычицей мира, и за это она понесла вполне заслуженную расплату.

— Могло не повезти и русским и американцам, — сказал я, продолжая выкладывать знания, полученные от мистера Киркрафта. — Но повезло именно им. И теперь русские также хотят владеть всем миром.

— Откуда вы это взяли? — спросила фрау Зиндель, и я увидел в ее глазах насмешку.

— Половину Европы они уже захватили? — продолжал я. — Это же они хозяйничают в Восточной Германии, в Польше, Венгрии, Румынии, Болгарии…

— Что значит — хозяйничают в Восточной Германии? — с учительской интонацией спросила она. — А что, по-вашему, делают американцы и англичане у нас, в Западной Германии?

— Нормальная временная оккупация при одновременной помощи немцам в создании своей демократической власти. А русские сделали Восточную Германию своим военным плацдармом в Европе.

— Откуда вы все это узнали? — спросила она, смотря на меня с улыбкой.

Я промолчал.

— Не обижайтесь, пожалуйста, но вы повторяете зады самой примитивной американской пропаганды, рассчитанной… — она замялась немного, по тут же решительно добавила, — на тупиц и на того печально прославленного немецкого обывателя, который религиозно верит всему, что читает в своей газете или слушает на ночь по радио. Дорогой господин Коробцов, все это далеко не так просто… Вот вам только один факт: почему русские в Восточной Германии устранили нацистов от всякой деятельности, а здесь их подкармливают прославленные своим практицизмом американцы? Почему? Зачем?

— Процесс в Нюрнберге — это, по-вашему, подкормка?

— О, святая наивность! — воскликнула фрау Зиндель. — Да Геринга или Кейтеля просто нельзя было не повесить! Но разве Геринг управлял печами Освенцима? Разве Кейтель убил Варшаву? Вы живете во Франкфурте. Поинтересуйтесь, кто стоит во главе промышленных концернов в вашем городе? И вы узнаете, это те же господа, которые были опорой Гитлера. Только теперь к их сумасшедшим прибылям примазались еще и американские дельцы.

— Вы коммунистка? — спросил я, обрадованный своей догадкой.

Она вздрогнула, как от удара, презрительно посмотрела на меня и сказала:

— Нет, увы, нет. Мой отец был крупным нацистским чиновником. Он не перенес разгрома и застрелился, но меня это ни в чем не оправдывает.

— Говорите вы, как коммунистка… — начал я, но она встала и, смотря на меня с удивлением и брезгливостью, сказала:

— Я очень жалею, что продлила наш разговор. Это испортило все впечатление от вчерашнего. Прощайте.

Вечером она уехала. А я жил там еще три дня, все время думал о ней и продолжал убеждать себя, что она коммунистка. Это немного утешало и помогало считать, что я прав.

4