На окостеневших ногах Дрейтон подошел к кладовке и рванул на себя дверь – с таким остервенением, будто мог вернуться в прошлое и спасти отца от самоубийства. Лерой с интересом заглянул внутрь через его плечо.
Там стояла табуретка. Нутро кладовки пахло кровью. Когда Дрейтон включил свет, тараканы, недовольно стрекоча, шуганули по углам. На мгновение в одном углу, где, казалось, остались тени, несмотря на свет, Лерою на мгновение показалось, что тараканы собрались вместе и выстроились в высокую и широкую форму, а затем снова разбежались и удалились… неизвестно куда. Все произошло мгновенно. Пол и стены казались настолько плотно подогнанными друг к другу, что спрятаться здесь даже таракашке было нереально. Тем не менее усатая орда рассосалась, и угол больше не казался темным. Лерой почувствовал холод, будто ему за пазуху сунули сосульку.
Лерой оглянулся на терапевта, оставшегося в гараже и спокойно там курившего. Судя по всему, ему этот спектакль нравился. Вероятно, он ждал, когда Дрейтона хватит нервный срыв, с последующим буйством и санитарами.
Если так – напрасно.
Дрейтон постоял в тени, затем вошел внутрь и обошел кладовку по периметру. Очень медленно. Закончив обход, он сел на стул, задрал голову и стал смотреть вверх.
Лерой тоже поднял глаза. Наверху – засиженная мухами лампочка где-то на сорок ватт, больше ничего; но она чем-то привлекла Дрейтона. Он задумчиво покачал головой и задал вопрос – громко, чтобы курящий терапевт в гараже услышал:
– Он умер на этой табуретке?
– Да. – Подойдя поближе, терапевт встал в проеме. – Его нашли лежащим позади нее. Рука была протянута к стене.
– Где бритва? Ее забрала полиция?
– О, Дрейтон, тут небольшая загадка. Ее не нашли. В полиции решили, что он сделал это бритвой из-за внешнего вида раны. Может, это был нож. Орудие исчезло.
– С чего они тогда решили, что это он все сделал?
– Он оставил записку.
– А…
– Там было только два слова: «Мне пришлось». И все.
– Но где тогда бритва?
– Знаю, смахивает на убийство, раз ее нет. Но, опираясь на записку и следы крови на стене, полицейские решили, что твой отец сначала нанес себе рану, потом спрятал бритву.
– Где? И как он мог перерезать глотку, а потом спрятать бритву?
– Странно, правда? Но это не значит, что твой отец ни при чем. Да, ему это далось непросто, но в полиции решили, что ничего невозможного нет. В доме был кот…
– Снежок, – уточнил Дрейтон.
– Да. Твой кот. Он мог взять бритву зубами и убежать с ней. Кровь привлекает…
– Вы хотите сказать, что Снежок убежал с орудием убийства?
– Не знаю, Дрейтон, – ответил терапевт. – Я просто передаю слова полицейских.
– Они тупые, – заявил Дрейтон.
– Ну… они – полицейские.
– Тупые! Даже я знаю, что кот не мог бы унести бритву, а я лишь ребенок! Где Снежок?
– Он был дома, но окно на кухне нашли открытым, и он… в общем… Дрейтон, он убежал через окно над кухонной мойкой и попал под машину.
– Он тоже умер?
– Боюсь, что да.
Тут Дрейтон наконец сломался. Спрятав лицо в ладонях, он поник на табуретке и глухо зарыдал.
Прошло несколько дней, и Лерой осознал, что общество нежданного брата с ногами в железках ему даже приятно. Может, виной тому было впечатление, которое произвел на него Дрейтон. Ему понравилось, как парень говорил с терапевтом (не убоялся копов назвать тупыми!), и, несмотря на то, что в конце концов его оборона дала слабину, было очевидно – оправляется Дрейтон хорошо, на удивление быстро. Даже в школу пошел на следующий день.
Однако в общую картину добавился новый мазок: однажды Лерой помог Вильяму Таунсону с домашней работой (если честно, Вильям его принудил, но это мелочи), и Таунсон стал проявлять к нему сдержанную симпатию. Да, он все звал Лероя «четырехглазым» и «додиком», но из его уст подколки звучали скорее дружественным прозвищем, какое дают любимым, пусть и слегка обременительным, непривлекательным домашним питомцам. К примеру, одноглазой или одноухой собаке, псу без лапы или с оборванным хвостом. Это как называть псину без глаза, уха и на трех дрыгалках Счастливчиком.