Бог из машины

От прогретой солнцем земли шел прелый запах, напоминающий одновременно и о жизни, и о смерти, «братец» нес какую-то чушь, пытаясь то ли заговорить зубы, то ли произвести впечатление, а бывший тив думал о том, что так и остался чистоплюем, не умеющим и не желающим марать руки в крови. И отчего-то ему было совершенно не стыдно. Казалось бы, рунная магия, которой связала его Грэйн и которая ощущалась почти как пуповина, соединяющая нерожденного ребенка с матерью, должна будить ролфийскую свирепость и кровожадность. Но – нет! Никакого боевого бешенства, только внезапно обострившийся нюх и какое-то нечеловеческое спокойствие. Которое не покинуло Удаза, и пока он выбивал дух из «братца», и когда стреноживал «сестрицу». Убивать не стал, ограничившись несколькими прицельными ударами по стратегическим местам, связал наглых жуликов и оставил наслаждаться красками весны на лоне природы. Авось скоро освободит какой-нибудь случайный доброхот. Народ в Эббо корыстный, но добродушный. И развяжут, и водичкой напоят, и счет выставят за участие, как полагается.

Из тех же соображений возвращаться в экипаж Удаз тоже не стал. На встречу с эрной Кэдвен он опаздывал катастрофически, но рисковать свободой не торопился. Сытое довольство сильного – чувство, ранее практически незнакомое, – захватило бывшего тива в плен целиком. Прекрасное, пьянящее чувство превосходства не только над поверженными врагами, но и над своим страхом. Не убить из боязни за шкуру, как это делает большое, но глупое животное, а победить и переступить через ничтожных мерзавцев.

Теперь понятно, почему Грэйн не забила его насмерть тогда ночью, когда он напал на спящую. Как, оказывается, все просто.

«Разведка, моя дорогая Грэйн, – это, помимо прочего, еще и искусство исчезать, – наставительно молвил эрн Оринейр, выдавая девушке последние инструкции перед ее отправкой в Идбер. – Вот и попрактикуетесь!» Словом, обнадежил. Правда, помимо почти отеческих наставлений Грэйн выпало еще выслушать сетования ролфийского атташе касательно операции «Ициар». Если вкратце – завязла операция, словно телега в лужах на разъезженном проселке. По самые втулки завязла. Слабенькая сеть из полутора десятков осведомителей – вот и все, что пока удалось организовать в идберранской «столице учености». О, были, конечно, и удачно внедренные агенты, но никому из них еще не удалось встать на след засекреченной мастерской. Опять же, рисковать никто не спешил – храмовые стражи из штаб-квартиры тива Алезандеза тоже не дремали, да и в светской контрразведке отнюдь не мальчики-кадеты служили. По-хорошему, из всех республик Конфедерации похвастаться пристойной работой тайных служб мог только Идбер, и тамошние «псы» составляли весьма серьезную конкуренцию ролфийским Гончим.

И пока что, как ни стыдно это признавать, людей Оринэйра они переигрывали.

А посему, если эрне Кэдвен все-таки удастся проникнуть на территорию Идбера (и тут по тону атташе стало ясно, что не слишком-то он на это рассчитывает), то, помимо ее собственного специального поручения, Грэйн должна приложить все усилия, чтобы все-таки найти эту трижды проклятую лабораторию. Ибо время идет, Экспедиционный корпус высаживается, эрн Рэймси, того и гляди, отправит в Ициар диверсионную группу для захвата цели – а результатов пока не видно. И что прикажете делать диверсантам Рэймси без точных и своевременных сведений? Бегать строем по Ициару и хватать всех подряд?

Грэйн слушала все это – и проникалась осознанием. Опять! Когти Локки, как же искренне она любила братьев-посвященных из Собственной Канцелярии в такие моменты! В буквальном переводе прочувственная речь эрна Оринэйра означала: «Девочка, дело запахло не просто жареным, а паленым, и я слишком ценю моих собственных людей. А Конри любит такими, как ты, затыкать всяческие дырки в провальных операциях, так что – дерзай! А я погляжу, как скоро тебя поймают. И поберегу моих агентов».

Зато у эрны Кэдвен уже традиционно оказались развязаны руки. И вот теперь, потирая отбитый в седле зад, ролфийка с мрачной иронией размышляла о том, что успела избаловаться. Туманные перспективы, невнятная субординация и отсутствие четких указаний в сочетании с очень широкими полномочиями неизбежно порождают дурную привычку к самостоятельности. Любопытно, Конри и в самом деле считает, что поводок достаточно крепок?