Бог Ярости

С тех пор как я окончил университет, я работал над своими картинами, продолжая жить в пентхаусе с Николаем. Мы и так практически жили вместе. Вскоре после этого он впервые привел меня познакомиться со своими родителями, и я пришел к ошеломляющему осознанию.

У Николая самые прекрасные отношения с мамой и папой. Рай называет его своим маленьким чудом. Кайл для него больше, чем просто отец. Он его близкий друг и доверенное лицо, и я часто слышу, как Николай разговаривает с ним по телефону, когда он находится или выходит из состояния покоя.

Внешне Кайл более худощав, но его голубые глаза остро смотрят. Он хорошо сложен и часто носит дизайнерские костюмы, которые придают ему изысканности.

Что мне в нем нравится, помимо того, что он вырос в Великобритании и, следовательно, обладает очень британским чувством юмора, так это то, что он на сто процентов поддерживает всех своих детей. В этом плане он немного напоминает мне моего отца, который сейчас определенно в команде Николая.

Он никогда его не ненавидел, но после того, как он спас меня в тот черный день, папа проникся к нему огромным уважением.

На данный момент только Киллиан отстает в голосовании за популярность в семье Кингов.

— О, — Кайл смотрит на нас и делает вдох. — Я думал, что помешал вам.

— Так и есть, — Николай появляется рядом со мной, дуясь как ребенок. — Награда «Секс-стоппер Года» достается всемогущему Кайлу Хантеру.

— Николай, — я толкаю его локтем.

Кайл, однако, не выглядит смущенным и даже приподнимает бровь.

— Кажется, ты в порядке. Наконец-то хоть какая-то месть, за все твои проделки с членом в детстве.

— Я был буквально малышом. Смирись с этим.

— А также в твои младшие и школьные годы, — перечисляет он на одной руке. — Подростковые годы и годы учебы в колледже… мне продолжать считать?

— Я не могу в это поверить! — Николай вскидывает руки вверх. — Алло, Мелочная Полиция? Я заявляю на своего отца.

— Попробуй посади меня.

— Я могу снять обвинения, если ты просто уйдешь. Сейчас, блять, пожалуйста.

Я улыбаюсь, глядя на их препирательства. У них самые комичные отношения, которые я когда-либо видел, и с ними очень весело находиться рядом.

— Твоя мама и сестры ждут вас на ужин. Тебе придется отложить свои планы на потом, — он смотрит на меня с мягкой улыбкой. — Я прошу прощения за его неуправляемое поведение.

— Папа!

— Что? Ты держишь его здесь взаперти уже несколько часов.

— Скорее, он держал меня взаперти, а я даже не получил свой приз, — бормочет он, как побитый щенок.

— Я действительно в порядке, — говорю я Кайлу.

— Эй, пап, — он подталкивает его. — Сделай это.

— Что сделать?

— То, о чем мы говорили.

Я смотрю между ними, пока Кайл закатывает глаза.

— А я должен?

— Да ладно, я тебя уже несколько месяцев прошу!

— Ладно, — его глаза встречаются с моими, когда он выдыхает. — Это смешно.

У меня закладывает уши, и я чувствую, как к ним поднимается жар.

— Что происходит?

— Брэн, мне нужно задать тебе очень серьезный вопрос.

Я выпрямляюсь, весь юмор исчезает.

— Что угодно.

— Что тебе нравится в моем придурке-сыне?

— Не нужно было говорить про «придурка»! — Николай дразняще подталкивает отца.

— Мне также не нужно было задавать этот глупый вопрос, когда вы уже вместе.

— Это сделал его отец. Я хотел, чтобы ты тоже спросил его об этом.

Мой смешок прерывает их шутки, и я прочищаю горло.

— Мне нравится, что он излучает уверенность, иногда даже слишком. Мне нравится, что он яростно предан, сильно защищает и любит всеми фибрами своего существа. Мне нравится, что он никогда не притворяется в своих действиях или эмоциях — то, что вы видите, буквально то, что получаете. Но больше всего мне нравится, нет, я люблю то, что он любит меня.

На лице Николая появляется ехидная ухмылка, и я улыбаюсь в ответ, даже не смущаясь того, что говорю все это вслух.

— На самом деле это было очень трогательно, — говорит Кайл, а затем подталкивает сына ногой. — Теперь ты счастлив?

— Очень. А теперь уходи, папа. Серьезно. Или я потом буду спать на полу в твоей чертовой спальне.

— Пять минут, Нико, — говорит он через плечо. — И надень футболку!

— Ни за что на свете! — кричит он в ответ и наклоняется для поцелуя, но я отстраняюсь, и его губы приземляются на мое горло, пропуская поцелуи и покусывая мое адамово яблоко.

— Малыш, пожалуйста? Ты не можешь говорить такое дерьмо и ожидать, что я не трахну тебя.

— Не выйдет. Все внизу будут знать, что мы занимаемся сексом.

Он отстраняется, слегка надувшись, и бормочет:

— Ладно, — после чего направляется в ванную, вероятно, чтобы вымыть руки.

Я знаю, что должен был спуститься вниз первым, но я, как известно, слаб на его очаровательные обиды.

Поэтому следую за ним и останавливаюсь, когда он вытирает руки. Я встречаю свое отражение в зеркале и сглатываю, не обращая внимания на ощущение, подползающее к горлу.

Это не тошнота. Это осознание.

Наконец-то я могу смотреть на себя в зеркало, не испытывая потребности разбить его вдребезги. Я до сих пор не могу улыбнуться себе, как призывал меня терапевт. Это просто странно.