Бог Ярости

— Не шути с таким дерьмом. Твоя жизнь — это не гребаная шутка. Блять! — его грудь тяжело вздымается и опускается, и я всерьез боюсь, что у него лопнет вена или случится инсульт.

Я сажусь на кровати, рана на шее почему-то горит и чешется.

— Лэн…

— Мне жаль.

Эти слова едва не разорвали меня на части. Совсем другое дело — слышать такое от мамы, папы или даже Глин, но это Лэн. Он никогда, никогда не извиняется. Даже когда чуть не потерял Мию навсегда.

Я думал, что уже спустился с эмоционального пика, но эмоции снова вырываются на поверхность, пока моя грудь не начинает вздыматься.

Наше тяжелое дыхание эхом отдается в проклятой больничной палате, где я был свидетелем своего самого ужасного состояния.

— За что ты извиняешься?

— За то, что не пошел за тобой в ту ночь. Подумал, что это из-за слухов, и оставил все как есть. Прости за то, что позволил тебе возненавидеть меня, ничего с этим не сделав.

— Я никогда не ненавидел тебя, Лэн. Я ненавидел себя, да, но тебя — никогда, — я издаю издевательский смешок. — Ты был той половиной, на которую я смотрел, когда мне нужна была надежда. Видя, как ты непримиримо, уверенно ведешь себя как анархист, я верил, что со временем все будет хорошо. Ты дал мне силу, даже неосознанно, так что тебе не стоит извиняться. Это не из-за тебя, а из-за меня. Ты не мог ничего знать, когда я не впускал тебя. Я никого не впускал.

— Что я могу сделать? — спрашивает он с жалким выражением лица. — Что я могу сделать, чтобы ты больше так не поступал? Я не понимаю эмоций, но ты понимаешь, Брэн. Потрясающе хорошо, и я прошу, нет, я умоляю тебя сказать мне, что я могу сделать, чтобы тебе стало лучше. Должен ли я исчезнуть из твоей жизни? Прекратить общаться с тобой? Не навещать маму и папу, пока ты дома? Может быть, мое исчезновение поможет тебе перестать испытывать этот бессмысленный комплекс неполноценности?

— Это худшее, что ты можешь сделать, Лэн. Ты нужен мне рядом. И всегда был нужен. Притворяться, что это не так, — вот что в первую очередь толкнуло меня в эту темную дыру, — я улыбаюсь. — Я никогда не чувствовал себя счастливее, чем когда ты попросил меня научить тебя эмпатии. Я был горд, что хоть раз был тебе нужен.

— Ты всегда был мне нужен, идиот. Я использовал это как предлог, чтобы провести с тобой время, потому что последние восемь лет ты избегал меня. Я чертовски ненавидел это. Ты должен был понимать меня лучше всех, но ты отвернулся от меня.

— Мне жаль.

— Не извиняйся. Просто… перестань это делать. Вместо этого просто покажи средний палец. Это, блять, работает гораздо лучше.

— Если я так сделаю, ты перестанешь быть таким взвинченным? Ты начинаешь меня пугать.

Он выдыхает долгий вздох и кивает.

— Иди сюда, — я раскрываю объятия и подозреваю, что он оттолкнет меня, поскольку у него аллергия на проявление привязанности.

Однако брат проскальзывает прямо между моими руками и обнимает меня впервые с той ночи восемь лет назад.

Он тяжело дышит, прижимаясь к моему плечу, а его руки сжимают меня так крепко, что мне становится больно. Но, должно быть, я тоже причиняю ему боль.

— Я люблю тебя, братишка, — шепчет он. — Мне нужно, чтобы ты это знал. Мне нужно, чтобы ты знал, что ты первый человек, которого я полюбил безоговорочно и всегда буду любить. Я могу раздражать тебя, могу вести себя как придурок, чтобы привлечь твое внимание, но это только потому, что мысль о том, что я могу потерять тебя, пугает меня до смерти.

— Я тоже тебя люблю, Лэн, — я выдыхаю ему в шею, моя грудь почти разрывается от эмоций.

Мы остаемся в таком положении, кажется, целую вечность, прежде чем он неохотно отстраняется.

— Если ты кому-нибудь расскажешь о том, что я сейчас сказал, я буду отрицать это до самой смерти.

Я смеюсь.

— Я сохраню это в секрете ради тебя, брат.

— Чертовски верно, — его очаровательная улыбка расплывается, и мой брат наконец-то возвращается к своей вечной самоуверенности.

Честно говоря, я бы не хотел, чтобы он был другим.

— Эй, Лэн?

— Мне не нравится этот тон. Что?

— Раз уж мы делимся своими чувствами…

— Господи, нет. Пожалуйста, нет. В чем дело?

— Думаю, ты уже знаешь, поскольку, ну, ездил в Штаты, и Николай тоже был там… Дело в том, что я люблю его и хочу быть с ним. Если он мне позволит, — последнюю фразу я произношу так быстро, что не уверен, слышит ли он ее, а если слышит, то понимает ли хоть слово из того, что я сказал.

— С какого хрена он тебе не позволит? — он высокомерно задирает нос. — Крестьянин должен почитать тебя и поклоняться тебе в ноги за то, что ты даже посмотрел в его сторону.

— Ты… ты не против?

— Мне не нравится мысль о том, что кто-то заберет тебя, тем более этот отвратительный грубиян, но, думаю, ради тебя и Мии я могу попытаться вытерпеть его.

— Спасибо, — мое сердце бьется быстрее. — Несмотря на его жестокую внешность, в глубине души он плюшевый мишка, знаешь ли. Золотистый ретривер насквозь. Он очень ласковый, вежливый и заботится о том, чтобы мне было удобно и хорошо.