Крейтон приходит в ярость от влаги, которая льется из меня, и всаживает в меня со звериной силой.
Я закрываю глаза и гонюсь за своим оргазмом, раскачивая бедрами и подстраиваясь под его ритм.
Он кончает глубоко внутри меня с рычанием:
— Моя.
Но, похоже, он еще не закончил. После того, как он выходит, он покрывает мою задницу и бедра своей спермой, как будто он пометил меня для всеобщего обозрения. Когда он наконец отпускает мой затылок, я не поворачиваюсь, а остаюсь в том же положении. На самом деле, мне хочется, чтобы мир открылся и проглотить меня.
— Анника?
Я зарываюсь лицом в диван, мой голос звучит приглушенно.
— Оставь меня в покое.
— Посмотри на меня.
Я качаю головой на диване, пытаясь игнорировать процесс того, как мое сердце сжимается и умирает.
— Я не буду повторяться в другой раз. Посмотри на меня.
Я медленно делаю это, стыд и слезы застилают глаза.
— Неужели ты не можешь просто оставить меня в покое и что бы я приняла тот факт, что я описалась?
Он хмурится.
— О чем ты говоришь?
— Только что, когда ты... Дай мне минутку. — Медленная улыбка приподнимает его губы, и он выглядит так великолепно, что мне хочется дать ему пощечину.
— Чему ты улыбаешься?
— Ты не писала, ты кончила, и это было самое горячее, что я когда-либо видел.
Мои щеки пылают.
— О.
Услышав, как он назвал меня самой горячей штучкой, которую он когда-либо видел, я хочу сделать это снова и снова. Но, возможно, это происходит только при сильном оргазме.
Когда он поднимает меня на руки, из меня вырывается слабый вздох.
— А теперь давай примем душ, чтобы я мог снова тебя трахнуть.
— Но мне так больно.
— Но не твоей киске.
Я выпускаю длинный вдох, когда его большие шаги преодолевают все расстояние до лестницы. Несмотря на мирный момент, что-то все еще беспокоит меня.
— Я серьезно, Крейтон. Я не останусь.
Его челюсть сжимается, но вскоре он меняет черты лица.
— Я сумею убедить тебя в обратном.
Мое тело прижимается к его телу.
— Я тоже думала, что смогу это сделать, с тех пор, как мы приехали сюда. Я думала, что смогу убедить тебя оставить прошлое в прошлом, но это невозможно, не так ли? Разве мы оба не обманываем себя в этот момент?
— Заткнись.
Это одно слово. Всего одно слово, но в нем столько силы, что я дрожу в его объятиях.
— Пожалуйста...
Я прижимаюсь к его щеке, целую его висок, его неземные глаза, его прямой нос, полные губы, все, что только может найти мой рот.
— Пожалуйста, отпусти свою обиду, Крейтон. Сделай это для себя. Отпусти того маленького ребенка и перестань быть в ловушке прошлого.
Он ничего не говорит, даже не замечает меня, и мне хочется плакать. Потому что я знаю, просто знаю, что мне не удалось его переубедить, и теперь мы просто идем по пути саморазрушения.
— Я ненавижу тебя прямо сейчас, — бормочу я.
— Мне плевать.
— Я бы хотела никогда не любить тебя. Хотела бы я повернуть время вспять и не влюбляться в тебя.
На его губах играет жестокая ухмылка.
— Но ты не можешь. Ты любишь меня, Анника. Ты никогда не переставала этого делать.
— Это может быть правдой, но я найду способ прекратить.
Я позволила своим рукам упасть на колени.
— Я никогда не полюблю мужчину, который хочет навредить моей семье.
Глава 38
Анника закрылась от меня с тех пор, как я трахал ее на диване. С моей рукой вокруг ее затылка и моим членом, разрывающим ее задницу.
Это было два дня назад.
Два дня постоянного молчания и поникших плеч.
С тех пор она не произнесла ни одного предложения, и лучшее, что я получал, это односложные ответы.
Она не бегала со мной по пляжу.
Даже не занималась своим священным балетом. Не притрагивалась к еде, пока я не заставлял ее есть. Молчаливое обращение.
Но это совсем другое, чем когда я молчал. Это было частью моего характера, но то, что Анника решила практиковать, не имеет ничего общего с ее личностью.
Никто бы не обвинил такого раздражающе веселого человека, как она, в молчаливости, но именно такой она была последние пару дней.
Она медленно, но верно падает в темный туннель, в который я не могу попасть.
Вздохи стали ее фирменным языком, а потерянный взгляд — ее стандартным выражением лица.
Каждый раз, когда я пыталась поговорить с ней, она отворачивала лицо в другую сторону. Когда я угрожал наказать ее, она говорила мне:
— Делай, что хочешь.
Всякий раз, когда я прикасался к ней, она отталкивала меня и говорила, чтобы я больше не трогал ее руками.
У меня было такое искушение трахнуть ее, пока она не выкрикнет мое имя, чтобы она знала, что больше не будет выкидывать такие трюки, но что-то останавливало меня.
Смесь отвращения и безразличия на ее лице.
В последнее время она больше склоняется к безразличию.
Люди часто говорят, что ненависть — самое отвратительное чувство, но это потому что они никогда не сталкивались с безразличием.
Когда человек, который держит мой мир на ладони, ведет себя так, будто я ничего не значу.
Как будто меня не существует
Сначала я давал ей свободу, старался не толкать ее слишком далеко и думал, что она в конце концов одумается.