Боец тишины

— Я понимаю… На войне у всех нас в груди не сердце стучит, а часы тикают. А в голове все другие думы одна сопровождает все время — о смерти, подстерегающей за углом или засевшей в засаде… и поджидающей всех нас, военных. Одна грязь у всех нас под ногами, одна темень над головой — находим мы на войне одно горе. Но мы не впадаем в отчаянье. Ведь, в итоге, — отчаянье одной из воюющих сторон решает исход войны, стирая в порошок войска, вооруженные и высокотехнологическим оружием. Ведь стоит воину потерять дух, — веру в своего предводителя, уверенность в своих силах — он потеряет память, а следом и разум, и волю… и силу. Но мы не поддадимся отчаянью.

— Так точно.

— Мы выдержим и выждем, когда и война, и время позволят нашим бойцам взять в руки отчаянье как оружие и направить его против противника, — тогда, в решающем сражении, мы сокрушим врага. Но не пришло еще наше время. Мы еще стоим на месте, — не сдавая прежних позиций, но и не занимая новых высот, не продвигаясь вперед. Нашим бойцам еще приходится преодолевать изнеможение и неизвестность, неопределенность и страх одной решимостью. Мы должны ждать и стараться сохранить остатками всех своих сил воспоминания о чистоте и свете, стремиться найти среди разрушений и смертей хоть осколок радости, хоть лучик веселья. Ты прав, Слава… Ты верно поступаешь, не тоскуя в засадах и не унывая в ожидании приказа к наступлению, — ты всегда готов к нападению… к защите своей страны или к захвату чужой.

— Вы, Игорь Иванович, конечно, мысли мудрые высказали, только вы, про меня рассуждая, маху дали — вы в мою голову запихнули размышления умнее тех, что на деле. У меня в голове места, может, и много, только всему не достает. Так что я, Игорь Иванович, и на войне, и так — всегда веселый такой.

— Не ври мне, Слава.

— Не вру.

— Не дурак ты всегда веселым оставаться. Вижу я все. Тяжело воевать стало?

— Как вам… как всем нам. Только что с того? Не важно, — по нашей воле или по чужой все своим чередом идет… война идет на нас, мы идем на войну. Война ничьего согласия не спросит, ничьего протеста слушать не станет. Жестка она с нами. Но и мы с ней жестки — вопросы ей не задаем, начищая оружие, ответы ее не ждем, начиная сражение, и на ее вопросы не отвечаем, вступая в очередную схватку.

Начальник через силу поднял углы рта, стараясь рассмеяться.

— Верно все, Слава… Всем бы такими умными, как мы быть, не тратили бы мы столько времени на войны… вернее, воин никаких и не было бы…

— Не было бы войн, не было бы и людей — мы друг другу, как лебеди, верны вовек, а в одиночестве оставшись гибелью обречены.

— Вели бы войны умные люди, и людей никаких бы не было…

— Была бы одна война — настолько простая, что веселая, настолько короткая, что не скучная. Такая война, что — всех и все одним ударом и к черту! Такая, что со всем и всеми покончила бы и, не начинаясь, кончилась бы! Только не время мечтать и в отчаянье впадать! Время на нас, подчиненных, как немец, четко рассчитанные планы строит — скупые отчеты про нас пишет, с точностью наши растраченные секунды считает и отмечает их нашими промахами. Время над нами, подчиненными, как англичанин, надзирает зорко — задачи задает сложные и их решения к скорому сроку просит приказным порядком, кнутом махая, напоминая о наказании за неисполнение. Тяжела у времени служба — требует оно все наши силы, всю скорость. Так что останавливаться и отставать нам никак, Игорь Иванович.

— Верно, Слава, верно, но не кончил я еще про Снегирева нашего строгого… Не трогай ты его, ему не только твое — ему все веселье в тягость.

— Не с сильной я злости, Игорь Иванович, над ним смеюсь. Подкалываю, просто, порой. Напоминаю иногда ему, ездоку, что на ежа не сядешь и не поедешь.

Игорь Иванович напряженно растянул рот, пытаясь рассмеяться настойчивее прежнего, но сосредоточенность все же взяла свое.

— Одни насмешки у тебя на уме.

— Никак нет, не одни. Они у меня только так — в нагрузку к запредельно серьезным мыслям о наших сложных, опасных и секретных операциях… в разгрузку, вернее.

Глаза начальника сверкнули смехом, но отсветы потускнели, глаза его снова потухли. Сдает он, Игорь Иванович. Сильно сдает.

— Пришло же тебе в голову такое решение… Ежом перед нашим строгим Снегиревым предстать…

— Не мог я с ним серьезно задачи наши решить. Не обернулся бы я при нем ежом — мы бы с ним еще раньше рассорились… а вскоре перессорились бы насмерть и расстались бы под конец, ненавидя навек друг друга, как враг врага. Я моими насмешками ему хмурые мысли в голову вбил, а мрачные — выбил. Согласитесь, веселая вражда, все ж не жестокая. Я ж его другом, а не недругом стать собираюсь, пусть нам и не всегда просто дается общество друг друга терпеть. А что ежа образ выбрал… Согласитесь, не худший же вариант — под колючками почти пушистый зверек.

— Слава, сколько же зверей ты в свою голову запустил?

— Столько, сколько для дела нужно. Я же у вас не простой «волк», а — волшебный. «Оборотень» я у вас, Игорь Иванович.