Бочка амонтильядо

– Пейте, – сказал я, подавая ему вино. Он поднес его к своим губам с усмешкою, отпил и кивнул мне приятельски, при чем колокольчики его опять зазвенели.

– Пью в память покоящихся здесь! – произнес он.

– А я за ваши многие лета! – ответил я.

Он снова взял меня под руку, и мы пошли далее.

– Что за громадный склеп! – заметил он.

– Род Монтрезоров был многочислен и считался великим, – ответил я.

– Я позабыл ваш герб?…

– Большая золотая человеческая нога на лазоревом поле; она попирает ползущую змею, вонзившую жало в ее пяту.

– А девиз?

– «Nemo me impune lacessit»[1].

– Славно! – проговорил он.

Вино искрилось у него в глазах; колокольчики позванивали. Медок заставил разыграться и мое собственное воображение. Мы прошли среди куч костей, нагроможденных вперемежку с старыми доспехами и бочонками, до самых отдаленных окраин склепа. Я снова остановился и ухватил Фортунато за руку повыше локтя.

– Посмотрите вы на селитру! – сказал я. – Масса ее увеличивается. Она покрывает своды как мох. Мы теперь под руслом реки. Капли просачиваются и шуршат среди костей. Воротимся, пока не поздно. Ваш кашель…

– Вздор это, – перебил он. – Идем далее, но еще бы один глоток медка…

Я отбил горлышко у бутылки Де-Грава и подал ее ему. Он осушил ее разом, и глаза его загорелись диким блеском. Он расхохотался и швырнул бутылку вверх с каким-то непонятным для меня жестом. Я посмотрел на него с удивлением; он повторил тот же выверт, – очень смешной.

– Не понимаете? – спросил он.

– Не понимаю.

– Так вы, значит, не принадлежите к братству!

– К какому?

– Вы не масон.

– Масон, масон, – сказал я.

– Вы?… Не может быть. Вы, каменщик?

– Уверяю вас.

– Покажите знак.

– Вот он, – сказал я, высовывая лопату из-под своего плаща.

– Вы шутите! – воскликнул он, отступая на несколько шагов. – Однако пойдем к амонтильядо.

– Ваша воля, – сказал я, пряча снова лопату под плащ и беря его под руку. Он тяжело опирался на меня. Мы шли далее, то спускаясь, то поднимаясь опять выше, пока не достигли глубокой ниши, в спертом воздухе которой наши свечи едва мерцали. В конце ее находилась другая, меньшая; стены ее, с трех сторон, были заставлены костями до верха, как в больших парижских катакомбах. На четвертой стороне, они лежали беспорядочной кучей, через которую, далее, виднелось еще помещение, фута в четыре глубиною, в три шириною и вышиною в шесть или семь футов. По-видимому, это не была нарочно для чего-нибудь устроенная ниша, а просто промежуток между двумя колоссальными устоями, на которых покоился, с этой стороны, свод катакомб, заканчивавшихся здесь толстою, гранитною стеною.

Фортунато старался разглядеть глубь этой норы, поднимая свечу, но напрасно; при ее слабом мерцании, нельзя было рассмотреть ничего.

– Ступайте, – сказал я, – амонтильядо там. Что касается Лукези…

– Лукези невежда! – перебил он, подвигаясь нетвердыми шагами вперед. Я следовал за ним по пятам. Он ткнулся в гранитную стену и остановился в тупом удивлении. В то же мгновение я бросился к нему и приковал его к стене: в ней были две железные скобы, вбитые на расстоянии двух футов одна от другой в горизонтальном направлении; на одной из них была короткая цепь, на другой висячий замок. Я прикрутил его в одну минуту; он был слишком ошеломлен, чтобы оказать мне какое-нибудь сопротивление. Вынув ключ из замка, я вышел из ниши.

– Пощупайте стену, – сказал я, – вы убедитесь, что она вся в селитре. Действительно, здесь страшно сыро. Позвольте мне попросить вас еще раз воротиться. Не хотите? Так я принужден вас оставить; не прежде, впрочем, чем окажу вам услуги, какие могу. – А амонтильядо? – проговорил он, все еще не придя в себя.