Бобры добры

— Послушайте, Александр, ну вот даже если я, выражаясь вашим неандертальским языком «свалю», то это никак не исправит того, кем является моя Оксана, — продолжил меж тем задвигать свою говно-позицию Швец. — Вам она меня конечно же обрисовала зверем, что измывался над ней, так? Но скажите мне, как лично вы отнесетесь к информации, что сейчас, пока вы на работе, Оксана принимает у себя другого мужчину? Я тут решил забежать на минутку, а он мне открыл, знаете ли, в виде, оставляющем мало простора для домысливания. То бишь в одном полотенце на бедрах. И, зная Оксану, я могу заверить вас, что принимает она его с удовольствием и во все имеющиеся в теле отверстия. Это женщина та, кем является по своей натуре — жадная и ненасытная шлюха, и только мое с ней обращение, которое всем видилось жестокостью, было единственной возможностью держать ее в рамках порядочности. И ограждать от похоти окружающих самцов, что она будит совершенно непроизвольно, потому как повторюсь — такова ее натура. Я взвалил на себя тяжкий труд блюсти ее и отступать от этого не намерен. А вот вам это нужно? Меня борьба с натурой Оксаны привела за решетку, тоже туда хотите?

— За решетку тебя привело твое скотство, вот только дали что-то возмутительно мало и выпустили рано. Таких как ты, психов садистских, давить сразу бы надо, вы же не унимаетесь сами. Но ты не переживай, есть кому упущение государства исправить. И кстати, как гипс? Видать по кайфу прямо, раз ты сразу прискакал напрашиваться на добавку. Избыток кальция после отсидки что ли в организме?

Развернувшись, я двинулся обратно к клубу.

— Ты меня услышал вообще, амбал тупой?! — заверещал мне в спину мудлонище. — Она там трахается с другим! Прямо сейчас! *бется с ним, сосет ему, как самая последняя бл*дина подзаборная!

Конечно его слова добрались до меня, прилетели в голову прицельно, точно камни, но совсем не в те точки, на которые он рассчитывал. Ярость на него перевоплотилась в похоть, и мне пришлось стиснуть челюсти от вмиг возникшего жесточайшего стояка. Видение моей синеглазки под Лехой, на нем, с его головой между ее ног, склонившейся к его паху, пока его колбасит и уносит, пробрало до костей, и отчаянно захотелось рвануть домой. Чтобы сходу, в эту жару, тесноту, в расхреначивающий мозги в хлам аромат их секса, в стоны ее, которые толчками переливаются из тела в тело. От Лехи в нее. От меня в нее. И от нее нам обоим со стократной ответной щедростью. Вот и приехали, да?

— Не трахается, а занимается любовью, чмошник, — прохрипел я, ухмыльнувшись и проморгавшись чуток. — И ей, сто пудов, охренеть как хорошо. А ты иди и дальше давись своей желчью и ревностью и привыкай к этому вкусу, потому как он теперь навсегда.

Глава 27

Оксана

Проснулась я одна. На моем еще чудом живом диване было пусто, а сквозь неплотные шторы проникал свет, значит, уже утро. Потянулась и тихонько ойкнула и тут же вздохнула от наслаждения отзвуком вчерашней близости с Лёшей, что буквально запел тягуче и немного болезненно в теле. Порочная и дико сладкая боль, по которой я, оказывается, так скучала. По тому, кто первым научил наслаждаться этим, ни одной секунды не скучала, а по самим ощущениям — безумно.

Выскользнула из-под покрывала и пошла обнаженной и босой в санузел. Из-за закрытой кухонной двери послышались приглушенные голоса моих мужчин. Лекс уже вернулся! Я тут же забыла, куда и зачем шла, и распахнула дверь, нуждаясь в хотя бы мимолетном прикосновении к нему и Лёше. С тем, что я умудрялась адски соскучиться всего за ночь их поочередных отсутствий, я уже смирилась и бороться с порывами каждый раз буквально вешаться на шею, встречая, не пыталась.

— Нет, ну это же какой целеустремленной и упертой тварью нужно быть, чтобы с поломанной культяпкой не дома отлеживаться, а прибежать еще нарваться в тот же день! — сказал еще не заметивший моего появления Леша. — Гаденыш сразу из травмпункта, видать, прискакал, как ты уходил засек, обратно сунулся, меня срисовал и обратно мотанул.

Зато стоявший, прислонившись задом к кухонному шкафчику Саша, увидел меня сразу и среагировал резким с посвистом вдохом и напряжением всего тела, которое не под силу было скрыть его одежде. И без того густо-карие глаза потемнели и прищурились, выстрелив в меня острым потоком его возбуждения, что, как всегда, беспрепятственно проникало сквозь мою кожу, мигом добираясь до моего, пробуждая порочное желание дразнить еще больше. Спровоцировать, довести с ходу до такого состояния, в котором контроль его просто перестает существовать и он набрасывается на меня с почти жестокой ненасытностью, как будто голодал долго-долго. Моя натура как есть в действии.

— Что… что-то случилось? — спросила, прочистив горло и сложив руки на голой груди, безуспешно попытавшись прикрыться. То, как скрипнул край столешницы, который стиснул Лекс, сообщил мне, насколько бесполезным или, скорее уж, принесшим прямо противоположный результат было это действие.