Бобер, выдыхай! Заметки о советском анекдоте и об источниках анекдотической традиции

Но подавляющее большинство анекдотов с этим персонажем пародируют архетипическую судьбу «простой русской женщины», стоически принимающей те суровые условия, в которых ей приходится существовать. Даже в тех случаях, когда сюжет так или иначе предполагает эротическую вовлеченность, пафос, как правило, сохраняется:

Приезжает на ферму зоотехник проводить искусственное оплодотворение. Ну, каждой корове шприц засунул, впрыснул, имущество свое в багажник уложил, садится на «Запорожец» и к воротам. Смотрит, а там все стадо собралось. Сигналил-сигналил, не пускают. Ну, он окошко открывает, туда засовывается коровья башка (исполнитель грустно смотрит на зрителя): «А поцеловать?» Пожалуй, самой распространенной является микросерия, в которой в качестве протагонистов выступают сразу две коровы. Этот сдвоенный персонаж, вероятнее всего, каким-то образом заимствован из американской традиции шуток про «у тебя есть две коровы». В отличие от американского прототипа, две советские коровы редко превращаются в гномическую иллюстрацию того или иного политического или экономического порядка, но, во-первых, приобретают права самостоятельных (и главных!) действующих лиц, а во-вторых, отсылают зрителя все к тем же экзистенциальным вопросам, что и черви, и говорящие лошади. Один из примеров подобного сюжета — развернутого и включающего других персонажей — я уже приводил в «собачьем» разделе этого текста (анекдот про двух коров и Шарика). Если список действующих лиц сводится только к самим коровам, анекдот, чаще всего, бывает достаточно коротким и состоит буквально из нескольких фраз, задающих, соответственно, исходный и перебивающий скрипты.

Идут две коровы на бойню. Одна оборачивается и говорит: «Слушай, что-то я нервничаю. Ты тут в первый раз?» (Исполнитель саркастически всплескивает руками): «Нет, блядь, во второй!»

Стоят в поле две коровы. Одна говорит: «Слушай, мне иногда начинает казаться, что на самом деле люди нас не любят. Что вся их забота — только для отвода глаз. А на самом деле им нужны только наше молоко, наши дети и (исполнитель переходит на заговорщицкий шепот) наше мясо!» Вторая (исполнитель изображает усталую презрительную усмешку): «Как ты достала со своей теорией заговора!»

Второй анекдот, вероятнее всего, появился уже в постсоветские времена — по крайней мере, я его впервые услышал в конце 1990-х годов. Но поскольку он прекрасно вписывается в традицию, я решил им здесь не пренебрегать.

Впрочем, к сюжетам про двух коров эта серия не сводится, сохраняя только общий пафос:

Заходит в коровник доярка, пьяная в хлам. Гукается на сидушку, кое-как подставляет подойник — все, устала. Руки поднимает, а саму штормит. Корова, глядя через плечо: «Ладно, не парься, Мань. Держись за дойки, я сама попрыгаю».

Плывет по морю корова. Навстречу чайка летит: «Ты куда?» — «Да остоебло все дома. В Африку». — «Да ты чо, тебе ж тогда в другую сторону!» — «А кой хуй мне разница? Все равно не доплыву».

Последний текст находится на границе еще одного жанра — абсурдистского анекдота, который в позднесоветской традиции почему-то получил устойчивое наименование анекдота «абстрактного». Корова — наряду с крокодилом и бегемотом (что позволяет с известной долей осторожности возводить этот жанр все к тому же мультфильму В. Курчевского «Мой зеленый крокодил») является здесь вполне привычным резидентом:

Летит ворона по лесу. Смотрит, на опушке корова на березу лезет. Ворона: «Ты что, рехнулась? Куда тебя несет?» (Исполнитель делает ангелъски-беззаботное выражение лица): «Да вот, яблочек решила поесть». — «Ты что, дура? Это ж береза!» (Исполнитель поднимает на зрителя просветленный взгляд): «Да у меня с собой…»

Бык и петух

Анекдотические бык и петух, в отличие от коровы, персонажи неизменно бодрые и сексуально озабоченные: этакая пародийная иллюстрация к комплексу мачо. Сюжеты, в которых бык или петух выступают в роли протагонистов, всегда построены на гиперсексуальности либо самого главного героя, либо его оппонента, тоже быка или петуха.