Бобер, выдыхай! Заметки о советском анекдоте и об источниках анекдотической традиции

Идет в лесу субботник. Ну, звери поработали, решили выпить. Послали зайца за водкой, лису за закусью. Вот лиса бежит, смотрит, на дереве ворона с куском сыра. Лиса: «Ворона, а тебя почему на субботнике не было?» Ворона (исполнитель изображает крайнюю степень возмущения): «Была!!!» Сыр падает, лиса обратно. Ну, выпили-закусили, показалось мало. Заяц опять за водкой, лиса обратно к вороне. А у той уже новый кусок сыра. Лиса: «Так ты чего на субботнике-то не была?» Ворона вынимает сыр из клюва, сует под крыло: «Была!» — «А слышала, завтра воскресник?» (Исполнитель хватается руками за голову): «Бляяяя…»

Типаж анекдотической лисы — эротизированной, эгоистичной манипуляторши, которая время от времени становится жертвой собственной женской природы, — настолько прижился в советской культуре, что его начали вполне осознанно использовать в других, вполне официальных жанрах. Так, образ героини, которую играет Людмила Гурченко в фильме Владимира Меньшова «Любовь и голуби» (1984), списан с этого анекдотического персонажа полностью. В позднесоветской и постсоветской традиции этот персонаж не претерпел практически никаких изменений, кроме того, что вынужден был слегка потесниться, давая место другим эротизированным героиням, прежде всего зебре и корове.

Волк

Волк — пожалуй, самый блеклый из всего традиционного набора анекдотических персонажей. Трикстерские функции, основа успеха на анекдотической сцене, ему бывают свойственны разве что изредка — как в уже приведенном анекдоте про владение иностранными языками. Но гораздо чаще это не слишком умный и не слишком поворотливый маргинал, компенсирующий свои недостатки агрессией и «понтами» — то есть, собственно, тип уличной шпаны, «баклана», прекрасно знакомый каждому советскому человеку. Идет по лесу волк, смотрит — навстречу заяц, пьяный. «Заяц, ты где самогонку взял?» — «Я? Какую самогонку?» Волк думает: ну, сука, я тебя выслежу. Подглядел, что у зайца бутылка под забором зарыта. И всю выпил. Заяц еще налил. Опять выпил. Зайцу надоело, налил соляной кислоты. На следующий день встречаются в лесу. Волк: «Заяц, ну ты орел! Ну, у тебя первач! Выжрал полпузыря, поссал — от забора одни гвозди остались!»

Забирается волк в свинарник, придушивает свинью, собирается жрать и вдруг слышит — она что-то шепчет. Он пасть разжимает, а она ему и говорит: «Слушай, все равно помирать, можно, хоть спою напоследок? И я оттянусь, и ты послушаешь…» (Исполнитель демонстративно складывает руки на груди): «Ну давай». Свинья как начнет визжать, прибежали люди, волка отмудохали, еле вырвался. Лежит в кустах, раны зализывает и говорит: «Вот чего не хватало? Хата теплая. Жратвы навалом. Нет, блядь, самодеятельности ему захотелось! (Исполнитель ошарашенно поднимает глаза): Да ведь у нее и голоса-то нет…» Как это ни парадоксально, волк в традиционном советском анекдоте страдательной фигурой бывает едва ли не чаще, чем заяц, — так что трансформация его мультипликационного образа в серии про Красную Шапочку вполне соответствует общей жанровой диспозиции по отношению к этому персонажу. По большому счету ничего странного в этом нет, если принять во внимание тот социальный статус, который отчетливо маячит за этим образом. Уличную шпану не уважает никто. И анекдот делает из волка вечного неудачника во всех возможных сферах бытия — от профессиональной до семейной:

Бежит стая волков. Впереди здоровенный волчара, грудь колесом, глаз с искрой, зубы как у акулы, а во лбу огромная вмятина. А все остальные — дохлые, облезлые, дрожат. И вдруг вожак останавливается (исполнитель произносит голосом Василия Дружникова, который в допущенных на советские экраны зарубежных вестернах и боевиках озвучивал самых «крутых» персонажей в исполнении Юла Бриннера, Жана Маре и Бойко Митича): «Стоять!» Вся стая по цепочке громкими голосами: «Стоять! — Стоять! — Стоять!» И останавливаются. Вожак: «Лежать!» Вся стая: «Лежать — Лежать! — Лежать!» И ложатся. Вожак лежит какое-то время, потом оборачивается (исполнитель переходит на еле слышный шепот): «Кабан…» Вся стая в голос: «Кабан! — Кабан! — Кабан!» Вожак (исполнитель начинает методично стучать себя кулаком по лбу): «Де-би-лы! Де-би-лы, блядь!»[74]