Блуда и МУДО

Моржов чувствовал всю горечь Щёкина, но не считал себя виноватым. Он и сам, как Гумберт – Лолиту, взял Сонечку уже распечатанной. Но его это только удивило, а Щёкина – уязвило.

– Дорого бы я заплатил, чтобы узнать, почему Сонька дала… – мрачно и как-то отрешённо заметил Щёкин.

– Этот взнос не в мою сберкассу.

– Чистосердечное признание – кратчайший путь за решётку, – понимающе усмехнулся Щёкин, ввинтил окурок в консервную банку, служившую пепельницей, и встал.

Моржов подумал, что Щёкин решил оборвать разговор и уйти. Щёкина, конечно, покоробила форма моржовской щедрости, но Моржов не мог сердиться на щёкинскую обиду, потому что он действительно всё-таки немножко отъел от подарочного тортика. Но иначе Щёкину вообще ничего не досталось бы.

Но Щёкин не собирался уходить. Он подошёл к стене, на которой белел планшет «План эякуляции», вытащил из него ватман со схемой жилого корпуса и вернулся обратно. Сев на свой стул, он положил ватман себе на колени чистой стороной вверх, извлёк откуда-то огрызок карандаша и принялся чего-то писать и чертить.

– Я у тебя ничего не спрашиваю, – повторил он, разъясняя, – а просто экстраполирую в прошлое ход событий настоящего. Логику «ты трахался с Розкой, трахался с Миленой, значит, и с Сонькой тоже» я отметаю по причине её отсутствия. Я рассматриваю общий ряд твоих деяний… Весь цикл… Одни и те же ситуации, одна и та же последовательность. Для наглядности я свёл всё в таблицу. Ознакомься с этим сценарием галлюцинаций. Читать в памперсе!

Моржов принял у Щёкина ватман и, сощурившись, уставился в строчки. Щёкин бросил карандаш на подоконник, откинулся на спинку стула, снова закурил и начал комментировать:

– Исходное условие общее. Ни Розка, ни Милена, ни Сонька никого не любили. Завязка конфликта: закрытие МУДО. Оно создало девкам угрозу для их благополучия или статуса.

– Милене ничего не угрожало, – возразил Моржов.

– Угрожало, – не согласился Щёкин. – Антикриз – это журавль в небе. Ухватишь его или нет – кто знает?… И девки дружно взяли курс на самоспасение. У кого на сколько хватило ума. Милена решилась согласиться на протекцию Манжетова. Розка решилась выйти замуж за Сергача. А Сонька поддалась на уговоры Лёнчика.

– Сонечка ещё не поддалась, – опять возразил Моржов.

– В таблице приводятся только объективные данные. Мало ли что Соньке было как-то неудобно заняться проституцией. Лёнчик бы её всё равно дожал. Или ты считаешь иначе?

– Не считаю, – вздохнул Моржов.

– Чтобы заглушить голос здравого смысла, девки подыскали себе оправдания, – продолжил Щёкин. – Эти оправдания по ошибке я принял за порвавшегося на три части инопланетянина. Милена вооружилась самомнением успешной женщины: мол, победителей не судят. Розка вооружилась разочарованием в мужиках: мол, пусть хоть чем занимаются, лишь бы свою печь обезбабили. А Сонька, будучи дурой, просто затупила: мол, не ведаю, чего творю. С такими установками можно было включать зелёный свет Манжетову, Сергачу и Лёнчику.

Моржов уже всё понял в таблице и только молча кивал.

– Но тут появился ты, – Щёкин в сумраке указал на Моржова горящей сигаретой, – и всё поменял. Точнее, параллельно смысловой структуре девок выстроил свою смысловую структуру. А затем вытащил девок из их структуры и встроил в свою. Акт перехода из структуры в структуру – это половой акт. Если он был с Розкой и Миленой, и Розка с Миленой далее оказались встроены в твою структуру, то следует считать, что подобный акт был и с Сонькой, так как Сонька тоже встроена в твою структуру.

– Я никакой новой структуры не строил, – сразу отказался Моржов. – Я сохранил прежнюю – МУДО. И девки остались в МУДО, благодаря чему им не пришлось принимать предложения Манжетова, Сергача и Лёнчика. А новую структуру строил Манжетов – Антикризисный центр.

– А вот тут ты концептуально не прав, – заявил Щёкин, забрасывая ногу на ногу. – Манжетов ничего нового не строил. Антикриз и МУДО – в океане блуды одно-единственное, всё то же самое мудо. А ты создал другое мудо. В блуде мудо МУДО и твоё мудо тёрлись друг о друга троельгой, и от этого появились неопознанные физические явления, которые мы с тобой наблюдали на первой пьянке.

– И какое же мудо я создал? – удивился Моржов.

– Я назвал его фамильон, – важно сообщил Щёкин.

– Батальон, бульон, мильён… Что это такое?

– Долго объяснять.

– А я не тороплюсь.

Щёкин прикурил третью сигарету от второй.

– Фамильон, – со значением произнёс он, – это новая, постмодернистская ячейка общества. В традиционном обществе такой ячейкой была семья. Но общество глобализировалось, то есть разрослось, и семья утратила свой структурный смысл. Семья была кирпичом, а стала молекулой. Но дом строится из кирпичей, а не из молекул. Попросту говоря, семья сделалась нежизнеспособной. Живя семьёй, сейчас не выжить. Одного супруга слишком мало, а одного ребёнка слишком много.

– Браво! – с чувством сказал Моржов.