Блокадные новеллы

У вокзала улица была малолюдной, но чем более спускалась она к центру, тем делалась шумливей: люди шли по ней поодиночке, компаниями, по панели, по мостовой. Иван Афанасьевич и Даша встречали знакомых, здоровались, и те отвечали поклоном, но Иван Афанасьевич уголком глаза улавливал, как те, с кем они только что поздоровались, приостанавливаются сзади них, смотрят вслед, пожимают плечами или качают головой.

Даша шла возбужденная. Синий тонкий платок хорошо оттенял ее пшеничные волосы, она сжимала руку Ивана Афанасьевича.

Когда они проходили мимо кондитерской, Даша сказала:

— Зайдем.

На длинных столах расположилась воскресная выставка сладкой сдобы: крендели, похожие на надутые щеки трубача; торты, где, как кошачьи глаза, сверкали изумрудные мармеладины; пирожные, напоминающие морские раковины…

Даша восхищенно смотрела на эту кулинарную красоту и уже хотела обратиться к Ивану Афанасьевичу, чтобы вместе им выбрать сдобу к чаю, как услышала за спиной громкий шепот:

— Гляди-ка — вот он… Ишь, по выставкам ходит, выбирает — не навыбирается до седых волос…

Они оглянулись и увидели Машу, прежнюю соседку Ивана Афанасьевича. Рядом с Машей стоял мужчина, хмельной, он выпучил глаза, сказал заикаясь:

— Все, как в сказке:

Кралю Валю
я оставлю;
кралю Таню
заарканю…

Иван Афанасьевич вывел Дашу из магазина, и они пошли по улице уже какой-то сбитой походкой. Даша все смотрела себе под ноги и старалась натянуть платок на выбившиеся пряди.

Около рынка, среди приезжей и шумной толпы, они замедлили шаг, и в это время откуда-то вынырнул чернявый мужичонка в сапогах и фетровой шляпе, с лотком на ремне. Сначала Ивану Афанасьевичу показалось, что в лотке кульки с семечками, но, взглянув внимательно, увидел в углу белую мышь с красными пуговками глаз, а вокруг нее раскиданные записки.

— Погадай — не прогадаешь, — твердил предсказатель, чуть ли не вцепившись в рукав Ивана Афанасьевича.

— За полтину — правду по середину, а за маленькую водки — всю правду о молодке! — рифмовал он.

Иван Афанасьевич хотел было пройти дальше, но Даша неожиданно подняла на него глаза грустно и просительно.

Иван Афанасьевич дал полтинник, мышь вскинула мордочку, словно принюхивалась к чему-то, а потом ловко, как заправский профессионал, подхватила билетик и протянула учтиво Ивану Афанасьевичу.

Даша смотрела на лоскуток, вырезанный из школьной тетради, и ей в ее отчаянье мечталось — а может, сейчас они узнают что-то такое о своей жизни, чего ни у каких людей не узнать.

Иван Афанасьевич развернул, прочитал нечто малограмотное и неопределенное: «Получателю сего предстоит уход в бесконечность». Он усмехнулся и почесал мышь за ушами.

Когда Иван Афанасьевич с Дашей пришли домой, Даша, не снимая платка, упала на кровать вниз лицом и зарыдала, а потом вдруг, оторвавшись от подушки, встала, взяла в свои ладони печальное лицо Ивана Афанасьевича и поцеловала его.

Наутро Ивана Афанасьевича вызвали в райком. Секретарь, человек молодой и вежливый, лет пять назад окончил Лесотехническую академию и в этом сосновом краю уже успел показать себя настоящим хозяином.

Он сказал спокойно:

— Неловко как-то, Иван Афанасьевич, человек вы заслуженный. А тут вот заявление на вас от товарища Сурепова из отдела культуры…

— Да, — подтвердил Иван Афанасьевич, — я его стукнуть хотел.

— Ну вот видите, — продолжал секретарь, — и из школы звонили, утверждают, что вы жену бросили…

— Ушел я от нее, — согласился Иван Афанасьевич.

— Вы же работник идеологического фронта, — произнес секретарь и, словно засмущавшись своего высокопарного тона, улыбнулся и просто спросил: — Так что же, Иван Афанасьевич?

— Полюбил я на старости, — застенчиво сказал Иван Афанасьевич, развел руками, тоже улыбнулся.

Секретарю было тридцать два года, и уже второй месяц не выходила у него из ума Клавочка, Клавдия Николаевна, заведующая аптекой, мужняя жена. Он на какие-то секунды увидел ее, холеную, с прищуренными миндальными глазами, с ямочками на щеках.

— Так что же, Иван Афанасьевич? — медленно повторил секретарь, вкладывая в свой вопрос какой-то особый смысл.

И вдруг представил себя в положении Ивана Афанасьевича и стал лихорадочно думать, как бы поступил он сам по чести и по… любви.

— А знаете что, — воскликнул секретарь, и глаза его по-мальчишески заблестели, — а вы уезжайте!

— Куда? — недоуменно спросил Иван Афанасьевич.

— Послушайте!..

И он предложил уехать в другой районный центр области, где у него большой приятель, предрика, где позарез нужны учителя истории и где жилье непременно дадут хорошее.

— Нет, — покачал головой Иван Афанасьевич, — родился я здесь, воевал, да и себя я здесь отвоевать должен, — Он расправил спину и положил руки на стол.

Иван Афанасьевич ушел. А секретарь подумал, что близится осень, возможна вспышка гриппа и он должен самлично проверить наличие Противогриппозных препаратов в аптеке. Он снял трубку и позвонил Клавдии Николаевне.

Свет керосиновой лампы