Блокада молчания

— Не любите вы свой родной город, Лев Васильевич, не любите, — посетовал Вровень, сооружая ироничную полуулыбку. — Итак, поговорим о вашей последней затее, которую мы, надо признаться, едва не проворонили. Вы собрали клеветнические материалы на уважаемых людей города Кабаркуля. Тщательно это дело систематизировали, снабдили так называемыми доказательствами, датами, номерами счетов, сопроводили ваш опус ужасными криминальными подробностями, призванными внести убедительность в ваше творение, и сделали попытку переслать свое сочинение посредством Мировой паутины в одно из подразделений Следственного комитета. Попытка не увенчалась успехом, поскольку материалы перехватили здравомыслящие люди, действующие с нами заодно. Нехорошо, Лев Васильевич. Вы сделали попытку вовлечь в криминальную орбиту вашего покорного слугу — начальника полицейского управления Кабаркуля, городского главу господина Громова, ряд уважаемых государственных чиновников из мэрии и городского исполнительного комитета, наших славных депутатов, начальников нескольких служб, в том числе наркоконтроля, районного отделения Роспотребнадзора и санитарно-эпидемиологической службы. Вы опорочили судью Жереха, городского прокурора Петрова совместно со всеми его заместителями, председателя совета народных депутатов Заклинаева, руководителя отделения нашей правящей партии Бочкаря и многих других, без сомнения, достойных представителей руководящей верхушки нашего города. Страшные слова, Лев Васильевич. О круговой поруке, о творящихся в городе бесчинствах, о погрязшей в грехе элите, о надежных покровителях в Москве и крае…

— Послушайте, полковник, если я клеветник, то почему я здесь? — проговорил Зенкевич. — Весь избитый, окровавленный, церберы над душой стоят, посмотрите, как им хочется превратить меня в котлету. Отправьте в камеру, назначьте открытый суд, предоставьте адвоката. Полноте, полковник, для кого вы ломаете комедию? Посторонних нет. А о том, что происходит в городе, вы знаете не хуже меня. Знаю, что прокололся и в живых вы меня не оставите. Зачем эти трогательные сцены, полковник? Растягиваете удовольствие?

— Удовольствие среднее, Лев Васильевич. — Голос полковника отвердел, послышались металлические нотки. Он придвинулся поближе, навис над истязуемым. — Хорошо, мы не будем ломать комедию с трагедией. Вы и сами догадались, почему вы здесь, а не в камере или, скажем, не в земле, придавленный тяжестью бетонной плиты. В вашем послании, адресованном «на деревню дедушке», было много настораживающих подробностей — к примеру, номера счетов и названия банков, шокирующая в своей точности циркуляция денежных потоков, удивляющие подробности личной и общественной жизни отдельных фигурантов вашего эссе. Допускаю, Лев Васильевич, вы не такой уж бесталанный, вы въедливы и настырны, невзирая на ваши недостатки, в том числе прогрессирующую тягу к алкоголю. Вы неплохой профессионал в своей области. Но украсить свое творение такими подробностями, знаете ли, — это чересчур. Сорока на хвосте принесла? Добыть подобную информацию в одиночку вам не по силам. Никак, уж извините. У вас обязательно должен быть сообщник или сообщники, владеющие секретными сведениями. Если отмести лиц, которым вы предъявляете обвинения, то таких персон в городке наберется едва с десяток. Заместители, секретари, доверенные лица, члены семей. Скажите, Лев Васильевич, кто этот нехороший человек или эти нехорошие люди? И не говорите, что действовали в одиночку. Простите, не поверим.

— Почему я должен раскрывать вам тайну? — криво усмехнулся Зенкевич, справляясь с приступом кашля. — У вас работают неплохие сыщики, Павел Макарович. Один капитан Дементьев чего стоит… Отменный сыскарь, куплен и продан со всеми потрохами… Вот пусть они и работают, глядишь, чего-нибудь нароют…

— Но вы не скажете, Лев Васильевич? — с грустью в голосе уточнил Вровень.

— Зачем, полковник? — Пленник с натугой продохнул. — Какой мне с этого интерес? Вы меня все равно убьете…

— Убить можно по-разному, господин журналист, — назидательно вымолвил полковник. — Можно быстро и практически безболезненно, без пыток. А можно так, что с вас сойдет семь потов, вы проклянете тот день, когда родились на белый свет, а заодно — свое патологическое упрямство. Ваш выбор, Лев Васильевич? Информация должны быть правдивой, а не какой-нибудь уверткой. Раскрываете личность ренегата, и расстаемся друзьями. Или продолжим наше неприятное общение?

Несколько мгновений царило тягостное молчание.