— Если немцы прорвутся к побережью — накрылась наша трасса, — продолжал Королев.
Все это было ясно. Однако молчать дальше Звягинцеву показалось неудобным.
— Да, враг стоит в шести километрах от Волхова, — сказал он.
— И непосредственно под Войбокало, — добавил Королев, — так? А это значит — в полутора десятках километров от Кобоны. А в Кобону упирается конец нашей Ладожской трассы. Вот какие пироги. Какой вывод отсюда делаешь?
— Только такой: что в эти дни мне как исполняющему обязанности командира одного из полков, стоящих под Волховом, следовало бы быть на месте.
— Скор ты на выводы, Звягинцев, — усмехнулся Королев, — и хитер тоже! Ладно, давай поговорим о деле. Подойди-ка к карте.
С этими словами полковник поднялся. При этом он слегка пошатнулся и ухватился рукой за край стола, но тут же выпрямился и преувеличенно твердыми шагами пошел к стене, на которой были развешаны карты. Их было несколько. Карта советско-германского фронта. Карта Ленинградского фронта. Карта расположения войск к юго-востоку от Ленинграда. Карта города Ленинграда. Именно к ней и подошел Королев.
— Где Кировский завод, еще помнишь, не забыл? — спросил он, не оборачиваясь.
Вопрос этот не нуждался в ответе, и Звягинцев промолчал.
— Помнишь, значит, — повторил Королев. — А то, что именно тебе было поручено руководить строительством оборонительных сооружений, это тоже помнишь?
— Павел Максимович, я вас не понимаю, — уже не скрывая своей досады, произнес Звягинцев. — Что вы хотите этим сказать? То, что было поручено, мы сделали, укрепления построили…
— Это я, Алексей, знаю. Только куда эти укрепления обращены?
— Как это «куда»? В сторону противника, конечно, на юг в основном!
— Вот именно, друг ты мой Звягинцев, что на юг. А с запада что, противник не угрожает?
— Так на западе же Финский залив. И охрану этого направления несет Балтфлот.
— Верно. Но по льду-то корабли не ходят, не научились еще!..
Звягинцев посмотрел на карту, на голубое пространство залива, и только сейчас сообразил, что теперь уже не вода, а лед отделяет Кировский завод от засевшего в Петергофе противника…
— Товарищ полковник, — после долгого молчания произнес он, переходя на официальный тон, — прошу вас разъяснить: зачем меня вызвали? Какое вы хотите дать мне задание?
— Задание ты получишь не от меня, а от начальника отдела укрепленных районов штаба фронта.
— Зайцева?
— Нет, отдел возглавляет сейчас полковник Монес.
— В какой комнате он сидит?
— Отдел укрепрайонов находится не в Смольном, а на Дворцовой площади. Мы постарались, насколько это возможно, рассредоточить наш штаб.
— А в чем будет состоять задание? — добивался Звягинцев.
— Нетерпеливый какой. Ну ладно, не буду тебя мучить. Речь пойдет о строительстве укреплений. Полагаю, что в районе Кировского завода.
— Ничего не понимаю, — передернув плечами, сказал Звягинцев, — что, свет клином на мне сошелся? Других инженеров нет? Зачем понадобилось отзывать из армии именно меня?
— Да уж наверное на тебе свет клином не сошелся. И без тебя бы Ленинград выстоял, конечно. Но ты нам поможешь. А если говорить без шуток, то отозвали не только тебя, а еще нескольких инженеров, строивших укрепления с юга. Опыт пригодится. Понял?
— Понял, — хмуро кивнул Звягинцев.
— Ну, тогда давай говорить дальше, — удовлетворенно сказал Королев и направился к столу.
Усевшись, он неожиданно воскликнул:
— А здорово ты изменился, Алешка!
— Растолстел на Большой земле, хотите сказать? — с невеселой усмешкой произнес Звягинцев.
— Да нет, я не о том! Я так и ждал, что ты сейчас речи произносить начнешь. Ну, как раньше: «Не хочу, не желаю, с передовой, мол, в тыл отзывают!» — ну и все такое прочее. Но ты молодец, сдержался. А ведь пот на лбу выступил, вижу. Повзрослел ты, Алешка, вот что я хотел сказать.
— А если бы протестовал? — все с той же усмешкой спросил Звягинцев.
— Ну, мы бы тебе разъяснили, что есть постановление Военного совета фронта на этот счет. А потом, разумеется, врезали бы за разговорчики.
«А действительно, — подумал Звягинцев, — почему я не возражаю, не прошу, не настаиваю, как делал это не раз в прошлом? Разве не оправдались мои худшие предположения? Почему же я молчу и безропотно соглашаюсь? Наверное, он прав: я и впрямь изменился. Постарел, что ли?..»
…Но дело было не в возрасте. Дело было в нравственном возмужании Звягинцева и сотен тысяч его сверстников в ходе этой, уже долгие месяцы длившейся битвы. Пришло чувство ответственности, чувство, обретение которого во все века знаменовало новый период в жизни человека — зрелость.
Сам не отдавая себе в этом отчета, Звягинцев уже понял, что война — это жестокий, изнурительный труд, не терпящий болтовни, какой бы то ни было рисовки, денный и нощный труд, требующий в первую очередь умения, дисциплины и готовности в случае необходимости пожертвовать собой именно там, где ты выполняешь приказ…
— Ну, а теперь отправляйся к полковнику Монесу. Ты назначен его помощником.
— Слушаю. Но…
— Значит, все-таки есть «но»?