—Ты когда будешь ангар охранять? Вовендий помолчал сколько-то, видать, задумался:
Ну... завтра.
В какое время?
Вечер... С восьми там где-то...
01 Самый канифоль!
Какой еще канифоль?
Такой... После узнаешь! Твое дело теперь слушать, чего тебе скажу.
Ну, говори! — сказал Вовендий с неприязнью. — Чего-то ты из себя корежишь... я не знаю. Как будто пахан какой...
А я для тебя пахан и есть! Две штуки зелеными заработать хочешь или нет?
Хм... Ты ж за такие-то бабки небось попросишь такое, что потом...
А ты раньше времени не мельтеши. Молчи и слушай! Когда придешь на свое место...
На пост, что ли?
Ну да! Сразу с дежуркой по рации свяжись, что, дескать, все в лучшем виде... Когда у вас обход бывает?
Ну, это неизвестно... Часов в десять — первый раз...
Вот когда они пойдут, ты нервно так их останови. Типа — откликайтесь четче и тому подобное!
А зачем это?
А вот слушай. Они у тебя спросят, мол, чего ты дергаешься. А ты им скажи, что вроде кто-то лез или что-то в этом духе...
Не понял...
Сейчас врубишься. Потому что дальше пошло про твоих два куска зелеными.
Тут опять наступила пауза. Как видно, они переглянулись еще раз. Речь-то шла о таком важном деле, как две тысячи долларов.
Короче, знаешь, что там у вас в ограде дырка есть?
Ну знаю, само собой! — откликнулся Вовендий. — Мы же через нее всегда из самоволки возвращаемся!
И тут наконец Ольга поняла, кто такой этот Вовендий. В Городе есть военное училище. И он, видать, оттуда, раз говорит про КП, про дежурку, про самовольные отлучки из училища, которые у курсантов называются самоволками.
Так вот, слушай дальше, — продолжал дядя Петя. — Часов... так примерно от десяти до одиннадцати в эту дырку кое-кто пролезет.
Да пусть лезет, мое какое дело!
Есть дело! Потому что они пойдут прямо к. тебе...
«Они»? Их сколько там будет-то?
Ой! — хмыкнул дядя Петя сердито. — Что ж ты такой «смелый», а?
Потому что будешь тут... смелым! Сам постой там один, тогда узнаешь!
Да всего двое будут, успокойся. Безоружные. А ты с автоматом, и они тебя не видят.
Ну, и чего дальше? — это Вовендий произнес уже спокойнее.
Они двигаются к твоему ангару... который, в смысле, ты охраняешь. А ты говоришь: «Стой, кто идет!»
Это я без тебя знаю...
Они отвечают: «Север».
Почему «Север»?
Потому что слушай, чего тебе объясняют! И тогда ты говоришь им, что, дескать, выйдите к свету... А пока они выходят, ты звони на КП и шепчи страшным голосом, что какие-то двое к тебе крадутся. В маскшапочках и кавказской национальности... в смысле, ничего не видно, только глаза торчат. Тебе из КП чего бы ни сказали, ты нервно отвечай, что, дескать, это диверсанты. И крадутся. Дальше дай предупредительный выстрел.
Да ты что?!
Сделаешь, как я сказал! А потом прямо в них шарашь. Чтоб не встали!
Я это не буду... этого делать, — с трудом проговорил Пестряков.
Будешь, собака! — эти слова у дяди Пети получились одновременно и ласково и зловеще. — Иначе сам знаешь, про что я кое-кому расскажу. А сделаешь — два куска твои.
Долго Ольга ничего не слышала. И наконец Пестряков произнес:
Мало... За такое мало!
То есть он согласился! И уже начал торговаться с дядей Петей. А Ольга подумала: как же легко эти два человека договорились про... про убийство!
Две не мало, Володенька! — сказал дядя Петя строго. — За две тысячи долларов твой батька целый год пашет! Да и то, дай бог, если их выработает... А тебе за две пули всего!
Сволочь ты, Петр Константинович!
— А хорошо все сделаешь, там и премиальные жди... Но чтоб все чисто!
Они обменялись еще несколькими уже незначительными репликами, и потом Ольга услышала, как по асфальту опять зацокали солдатские подковы. Она продолжала сидеть в своем «доте». И теперь-то ей было плохо, ведь она не могла двигаться — опасалась, как бы дядя Петя не услышал.
Ничего. Хоть она и подмерзала, зато было время все обдумать. Хотя как действовать дальше, Ольга пока придумать не могла. Надо как-то поймать его с поличным. Потому что если она кинется в милицию или в то училище... Ей вполне могут сказать:
Да ты что, девочка, обалдела? Какие выстрелы, какие диверсанты?
И в то же время она была уверена, что дядя Петя готовит что-то ужасное... Эх, вот бы Олежка послушал этого «ветерана», а тем более Робин Гуд! Но у нее не было ни малейших доказательств, ни капельки, ни граммчика.
Хм... А что, если при всех, при Робине, при рыцарях, при Олежке, конечно, прямо ему в глаза сказать:
Я про вас знаю!
Нет, опять не поможет. Он ее начнет обсмеивать, скажет: «Она врунья! Невзлюбила меня...»
И тут Ольга остановилась в этих своих довольно-таки глупых мыслях. Что значит «обсмеивать»? Человек подговаривает других на убийство, а ты говоришь: «Обсмеивать!» Да он тебя, как говорится, уроет — и все, и даже глазом не моргнет. Против него надо тайно действовать. И в результате так сделать, чтоб он ни от чего не смог потом отказаться!