Близнецы Фаренгейт

После долгих дебатов близнецы, набравшись храбрости, сказали отцу, что хотят отвезти мать в пустынные места. И, заехав подальше, подождать, когда вселенная подаст им знак, который укажет, что лучше всего сделать с телом.

Как это ни удивительно, Борис Фаренгейт спорить с ними не стал.

- Маленькие дикари, а? - с ноткой нового уважения в голосе произнес он. - Я-то думал слетать за христианским священником, чтобы он проделал все положенное, но, уверен, у вас это получится лучше. Как-никак, вы ей родня по крови.

А затем он принялся, что было на него совсем не похоже, носиться, как безумный, по дому, собирая все необходимое для поездки.

- С дополнительным грузом собаки будут идти медленнее и проголодаются, и пить захотят быстрее: вам следует помнить об этом, - наставлял он близнецов, наливая кипяченую воду в большую канистру.

- Возьмите короб с едой для себя, - продолжал он. - И еду для собак. И топливо для костра, на случай… на тот случай, если вам понадобится костер. Да, и сейчас я вам компас принесу. Компас вещь незаменимая.

За какие-то полчаса он сам все и уложил - короб и прочее - и вышел с детьми из дома. Во все эти тридцать минут - с того момента, как близнецы сообщили ему о своих намерениях, и до выхода из дома, - он говорил, не закрывая рта, напоминая детям обо всем необходимом для их благополучия. То было совершенно беспрецедентное и странноватое - в таких обстоятельствах - проявление материнской заботливости. Если бы руки близнецам не связывало важное дело, они, пожалуй, призадумались бы: не стоит ли им завести совершенно новую «Книгу Знаний» - просто для того, чтобы записать в нее все советы и поучения, которыми осыпал их отец.

Они постояли все вместе в лишенном горизонта сумраке, под холодным ветром, - трое оставшихся в живых членов семьи Фаренгейт. Лайки были уже запряжены и готовы к дороге, дыхание их серебристо клубилось в горевшем на крыльце вольфрамовом свете, Завернутый в меха труп Уны Фаренгейт, лежал на прицепленных к повозке детей длинных санях, притороченный к ним кожаными ремнями, будто упрямо цепляющийся за жизнь тюлень.

- И помните! - крикнул им, уже ускользавшим в снежную пустоту, Борис. - Если придется пускать ракету, при выстреле закрывайте глаза!

Покрасневшие от унижения и испуга Таинто’лилит и Марко’каин подстегнули собак, чтобы они побыстрее унесли их от этой лавины ненужной любви.

Казалось, целую вечность - хоть на деле всего только час или два - близнецы во весь опор неслись по сахаристой тундре.

- Быстрее! - вскрикивал Марко’каин.

- Скорее! - вскрикивала Таинто’лилит.

Разумеется, собак разбирал поначалу восторг, но затем шаг их стал замедляться, - не столько от усталости, сколько от беспокойства: собакам требовалось подтверждение того, что ими правят собратья-млекопитающие, а не какая-то бесчувственная машина. Однако, удары кнута по бокам понуждали их снова прибавить ходу.

Впрочем, собаки и на бегу все норовили обернуться, чтобы хоть мельком увидеть детей, которых так любили и которые никогда еще не гнали их так скоро и так подолгу. Но Таинто’лилит и Марко’каин не обращали на их призывы внимания. Равно исполненные решимости, близнецы горбились в своей повозке, стоически смаргивая летящий из-под собачьих лап снег.

Дети как будто боялись, что, стоит им заторомзить или просто оглянуться, и они снова увидят отца, все еще бегущего за ними, прижимая к груди флягу с водой или запасные рукавицы.

- Это на него смерть матери так подействовала, - сказал Марко’каин, когда они, наконец, остановились, чтобы дать собакам отдых. - Вот поспит немного, и ему станет лучше, - а, как по-твоему?

- Не знаю, - сказала Таинто’лилит, помигивая в валившем из собачьих пастей пару. - Может, он теперь всегда таким будет.

Они хмуро обернулись, чтобы взглянуть на мать, покоившуюся за ними на погребальных дрогах. Лицо ее, которое дети не смогли заставить себя завернуть, как все остальное тело, в меха, казалось в сумраке снежно-серым.

- Она выглядит чем-то встревоженной, - озабоченно произнесла Таинто’лилит.

- Это потому, что ты смотришь на нее сверху вниз, - догадался Марко’каин.

Таинто’лилит пригнулась, чтобы проверить эту теорию. Густые черные космы ее выпростались при этом из-под мехового капюшона, и она, вглядываясь в лицо матери, прижала их ладонью к щеке.

- Нет, все равно, вид у нее встревоженный, - сообщила свое заключение Таинто’лилит.

- Просто побледнела от холода, - сказал Марко’каин, втайне страшившийся того, к чему могут привести дальнейшие исследования.

- Да нет, дело в выражении лица, - отозвалась Таинто’лилит. - Лоб стал каким-то другим.

- Несколько морщинок, только и всего, - объяснил ей брат - с таким видом, будто тонкая механика старения не составляла для него никакой загадки. - При жизни они у нее все время шевелились, вот мы их и не замечали. А теперь замерли.

- Тут есть что-то еще, - настаивала Таинто’лилит. - Надеюсь, перед смертью она ни о чем не тревожилась.

- А о чем ей было тревожиться?

- Во-первых, о нас.

- Во-первых и во-вторых.

- Вот именно.

- Она же знала, что мы сумеем позаботиться друг о друге.

- Ты думаешь?