Близнецы Фаренгейт

- Куда вы… - прошептала госпожа Сампрас стоявшему рядом с ней старику. - Куда она идет?

- На встречу с вами, - ответил диктатор. И не успела еще госпожа Сампрас совладать с внезапно прервавшимся дыханием, как старик прибавил: - Безобразие, что она появилась намного раньше, чем следовало. Я иногда забываю, как быстро ходят нынче в нашей стране поезда.

Он отвел госпожу Сампрас от окна, демонстрируя - безмолвно - свою готовность к предстоящему испытанию. Он проводил госпожу Сампрас до дверей кабинета, ласково придерживая ее за плечо, ибо ей, казалось, было не по себе, ибо ступала она как-то не очень твердо.

- Все будет хорошо, - уверил он госпожу Сампрас. - Ее устроят наилучшим образом. Мы ведь с вами долгое время будем заняты, верно? И если нас что-то задержит, уверен, мои люди смогут найти для вашей дочери компаньонов собственных ее лет. Этот мир, как я теперь понимаю, принадлежит молодежи.  Нам, старикам, остается только любоваться ею, а?

И он с грустью улыбнулся, сжав плечо хирурга, точно старый, старый друг.

Все в операционной выглядело самим совершенством - цивилизованным, мирным. Никаких солдат видно здесь не было. Четыре медицинских сестры и анестезиолог замерли, точно монахини, в ожидании, под резким вольфрамовым светом. Оборудование да и вся обстановка были такими современными, какие доктор Сампрас могла бы увидеть лишь в наиновейших операционных Америки. На двух тележках во множестве покоились обернутые в стерильную зеленую бумагу инструменты.

Диктатор лежал в состоянии полной готовности на том, что доктор Сампрас и ее коллеги-хирурги называли - в блаженные дни, когда о режиме диктатора никто еще и не слыхивал, - «столом пыток». Шампунь смыл с волос старика все масло, и из-под шапочки на его голове выбивалось несколько седых прядей. Тело диктатора, освободившись от пут мундира, неопрятно расплывалось под тонкой простыней. Кровообращение его из-за горизонтального положения тела заработало лучше, отчего губы старика были сейчас розовыми, как у младенца.

- Здравствуйте, госпожа Сампрас, - диктатор подмигнул.

Она подошла к нему, ни произнеся ни слова. И, держа перед собой затянутые в перчатки ладони, неуверенно замерла, оттягивая решающий миг. Лицо ее было окутано сквозистой тканью, чадрой, позволявшей видеть лишь темные глаза.

- Это вы там, под маской? - упорствовал диктатор.

- Да, я, - бестонно ответила она.

- Она скрывает ваше хорошенькое личико.

- Так нужно, - произнесла она. Испод хирургической маски Галы уже увлажнился от ее потенциально смертоносного дыхания.

Анестезиолог, - тоже, судя по форме бровей, женщина, - глянула на Галу, кивнула. Бесцветная жидкость потекла по тонкой пластиковой трубке к канюле, прилепленной лентой к бледному запястью диктатора.

Лицо старика смягчалось, обращаясь в лицо младенца. Гала впервые заметила, какие у него длинные, мягкие ресницы - совсем как у ее детей. Теперь ресницы эти трепетали, как будто старик боролся, подобно уложенному в постель ребенку, со сном.

- Если я умру, не проснувшись… - пробормотал он.

- На этот счет не беспокойтесь, - ответила ему Гала. - У нас с вами еще долгая ночь впереди.

  Плоть остается плотью

Аштон Аллан Кларк был самом богатым в Альтчестере человеком - его дыхание смердело деньгами, вязкая сера достатка забивала его ушные каналы. Если бы вы спросили у него, что составило основу его состояния (если бы вам дано было право поговорить с ним, коего удостаивались очень не многие), он ответил бы: «Лучшая кожевня во всей Англии». А если бы вы задали тот же вопрос его несчастным работникам, они ответили бы вам так: «Его мухи да наши муки» - если бы, конечно, не сочли вас стукачом хозяина. Вы не стукач? Нет? Ну, тогда слушайте.

Аштон Аллан Кларк был человеком малорослым, весьма упитанным, более всего похожим на выдру-переростка. Круглый год он носил черную соболью шубу, замшевые панталоны и цилиндр, также меховой. Волосы его, борода, усы и бакенбарды - все они были густы и все отблескивали, намасленные. Таким он был в 1831-м, когда построил свою кожевню, таким оставался и теперь, в 1861-м, отчего многие полагали, что цвет своих волос он поддерживает средствами искусственными. «Кожевня Кларка» закупала черную краску галлонами, и дети рабочих - оборванные, неграмотные недокормыши, все до единого, - рассказывали друг другу, будто мистер Кларк каждое воскресенье окунает голову в бадью, наполненную этой дрянью. Впрочем, они говорили еще, что питается он жабьими лапками и вымоченными в уксусе кексами.