Близнецы Фаренгейт

Полицейский этот был молодым человеком с кустистыми бровями, напомаженными белыми волосами и плечами точь-в-точь как у бутылочки «Пепси». В крупных мочках его ушей различались дырки, в которые прежде были продеты гвозди с большими шляпками, а может, и просто серьги. Если бы не нашивки на его рубашке с коротким рукавом, он очень походил бы на младшего продавца из магазина готового платья для подростков. Кристин отогнала мысль о том, что никакого толка она от него не добьется, и объяснила, в чем ее беда. Она целыми днями сидит в доме одна, сказала Кристин, и потихоньку сходит с ума. Не может ли Закон помочь ей?

— Вы боитесь, что можете причинить вред вашему малышу? — спросил полицейский.

— С малышом все в порядке, — ответила Кристин. — Опасность грозит мне.

— Опасность чего?

— Того, что я вообще перестану существовать.

Наступило молчание, полицейский переваривал сказанное Кристин.

— Вы не хотите поговорить с ЖК? — спросил он, наконец.

— С кем?

— С женщиной-констеблем.

— Да какая мне разница, с кем говорить?

Он снял с телефона трубку, нажал кнопку. Спустя шестьдесят секунд Кристин уже ввели в грозящую клаустрофобией комнатенку — вроде крохотной ванной, но только с двумя стульями и столом вместо унитаза и ванны. Стены комнатенки были оклеены плакатами, призывающими к борьбе с домашним насилием. Кристин села, уже жалея о том, что пришла сюда. Ей хотелось внушить полицейским мысль о том, что, если они собираются помочь ей, не следует поступать с ней вот так, следует отвести ее в какое-нибудь приятное место, а не таскать из одной маленькой каморки в другую, еще меньшую. Впрочем, разговор начала не она. Женщина тридцати с чем-то лет, облаченная в полицейскую форму, стала задавать ей вопросы.

— Вы боитесь, что можете причинить вред вашему малышу?

— Опасность грозит не моему малышу, опасность грозит мне, — повторила Кристин.

— Что заставляет вас так думать?

— Раньше я была человеком. А теперь обращаюсь в машину.

Полицейская косо улыбнулась.

— Такое чувство время от времени возникает у каждого из нас.

— Да, но меня оно просто не покидает, — резко ответила Кристин.

— Так чего вы хотите от нас?

— Хочу, чтобы вы забрали ребенка.

— Вы считаете, что не можете больше за ним ухаживать?

— Ухаживать я за ним могу превосходнейшим образом. Это единственное, что я теперь могу.

— Но как же, в таком случае, может, по-вашему, поступить с вашим ребенком управление полиции?

— Я подумала, что вы могли бы отправить его в тюрьму, отдать какой-нибудь заключенной. Они же все равно целыми днями по камерам сидят. Уверена, если правильно выбрать женщину, все получилось бы очень хорошо.

Некоторое время полицейская усваивала услышанное, потом склонилась над столом, заглянула Кристин в глаза.

— Послушайте, — сочувственным тоном предложила она, — давайте обойдемся без сарказма… Что вы на самом делехотите мне сказать?

Сердце у Кристин упало. Она постаралась объяснить все как можно лучше, а попытки снова и снова сделать это требовали таких усилий — и должно же быть в ее жизни хоть что-то, что не станет повторяться до бесконечности, не оставляя надежд на лучшее.

— Раньше у меня была жизнь… — выдохнула она.

— Первый год всегда дается трудно, — согласилась полицейская. Как будто согласилась с тем, что первый год, проведенный в петле или на дне водоема, как правило, нелегок.

— Мне нужно, чтобы все прекратилось сейчас.

— А если не прекратится, что, по-вашему, может произойти?

— Уже произошло.

— Что именно?

— Я перестала существовать.

— На мой взгляд, вы более чем живы.

Разговор так и ходил по кругу — три, четыре минуты. Важнейшая мысль, которую Кристин пыталась внушить этой женщине, отвергалась ею, может быть, полицейская увиливала от нее инстинктивно, как младенец отпрядывает от ложки.

— Но мне грозит опасность, — настаивала Кристин.

— Вы считаете, что можете причинить себе какой-то ущерб?

— Ущерб мне уже причинили.

— Вы считаете, что не справляетесь?

— Я только этои делаю — справляюсь.

— Вы хотите сказать, что справляетесь еле-еле?

— Я справляюсь отлично.

— Ну… так и замечательно.

— Вы ничего не поняли, — взмолилась Кристин. — Ну, возьмите хотя бы себя. Вы здесь. Вы не сидите весь день у кроватки.

Полицейская усмехнулась.

— Было дело, сидела, — сказала она. И заметив на лице Кристин горестное непонимание, с искренней задушевностью прибавила: — Просто моя малышня подросла. Теперь уже в школе учится.

Невероятно. Как будто ты приходишь в полицию — ограбленная, избитая, изнасилованная, — а тебе говорят: забудь, жизнь, понимаешь ли, продолжается, через пару лет ты и разницы-то никакой не почувствуешь.

— Я думаю, вам стоило бы поговорить с психологом, — сказала полицейская.

— Психолог, он что, заберет моего ребенка?

— Нет-нет, на этот счет не беспокойтесь.

Кристин улыбнулась. Похоже, в этой идиотской ситуации только и оставалось, что улыбаться.

— А где сейчас ваш ребенок? — спросила полицейская.

— Дома.

— Кто за ним присматривает?

Кристин на мгновенье задумалась.