– А если нет? Убьёшь меня? Не забывай, убьёшь меня, убьёшь и своего любимого Сашечку.
– Нет, – я прошла в дальний угол, туда, где ставила до этого стул и подняла с пола плоскогубцы, ручки которых были ледяные словно лёд, – Я не стану тебя убивать.
Увидев пассатижи в моих руках, он лишь усмехнулся и закатил глаза, как бы говоря,
– Я вырежу твоего ребёнка прямо из живота и отдам на съедение волкам. И ты всё это будешь видеть, – говорил он будничным тоном, – А потом я тебя трахну. Я буду тебя трахать, пока ты будешь умирать.
Я пропустила его слова мимо ушей. Обошла за спину. После нагнулась и отогнула его указательный палец левой руки. Открыла плоскогубцы и всунула его палец между зажимом.
– Что ты делаешь? – он, будто какой-то профессионал изумился над дилетантом.
– Я спрашиваю, что ты сделал с детьми? И где они находятся? – я надавила на ручки пассатижей. Поначалу несильно, как бы приспосабливаясь, но и это вызвало у него крик боли.
– Хуя с два, я тебе что скажу! – проорал он, запрокидывая голову назад и трясясь всем телом, – Соси мой хер, тупая шлюха!
На этот раз я сжала ручки со всей силы, в зажиме послышался треск, будто расколовшийся грецкий орех. Вова взвыл, выплёскивая на меня новую порцию матов, а потом… рассмеялся.
– Ты скажешь. У тебя ещё много пальцев. А у меня много времени, – вымолвила я, преступая к следующему пальцу. Указательный теперь стал похож на полу-синею, полу-красную сосиску, с полосками вмятинами от рельефа плоскогубцев. При этом Вова продолжал смеяться, хотя, как я заметила, из его глаз текли крупные слёзы. Я снова сжала пассатижи.
– Давай, давай, я уже почти кончил! – в конце своей реплики он заорал благим матом, так что вены на висках и шее вздулись.
– Говори! – приказала я, не расслабляя инструмент. Мне не нужно было видеть его глаза, чтобы понять, как ему больно и страшно.
– Сука! Сука! Я убью тебя!
Я расслабила плоскогубцы. Меня это уже начинало злить.
– Дети? Где дети? Тебе надо просто сказать и тогда я прекращу это, – произнесла я на полном серьёзе.
Вновь послышался хруст. Какие же всё-таки хрупкие у него кости, удивлённо подумала я. Вова вновь заорал, уже не смеясь, а плача.
– Хватит! Хватит!
– Говори!
Я убрала плоскогубцы и обошла его, чтобы видеть глаза. В них не осталось и капли от былой наглости и насмешливости, только боль, отчаяние и безумие.
– Ты не понимаешь, – начал он надломленным голосом, – Это всё Она, – он кивнул в сторону лестницы. Я невольно бросила туда взгляд. На самом деле до лестницы было всего около двух метров, но создавалось ощущение, что чёрный треугольник под ней, так далеко, будто ты стоишь в каком-то коридоре и смотришь в самый дальний конец, – У меня с Ней договор.
– Что ты несёшь? – я уже снова собиралась приступить к ломанию фаланг, как Вова поспешил добавить:
– Это существо. Оно живёт здесь. Оно живёт повсюду. И если ты хотя бы раз с ним встречалась,
– В этом никто не виноват…
– Я хотел, чтобы его жизнь, – он пропустил мои слова мимо ушел, продолжая свой рассказ, – пошла по наклонной, чтобы и он тоже страдал. Но чтобы вернуться в этот мир, нужен проводник. Я нашёл его.
– Мне плевать. Меня интересует только, в каком подвале ты спрятал детей? – сердито бросила я, намереваясь продолжить поломку конечностей.
– Послушай, я могу всё исправить, – неожиданно в его глазах зародился огонёк надежды, – С помощью этого существа. Оно поможет нам. Сашка вернется, и вы будете жить как прежде.
– Что?
–
– Где дети? – крикнула я, оборвав его воодушевлённую тираду.
– Послушай, Ей нужна душа. Невинная детская. Ты можешь всё исправить.
– Я ничего не собираюсь исправлять, – я снова обошла его за спину и перешла к следующему пальцу – безымянному, скорее всего, который сломается быстрее предыдущих.
– Они все мертвы, – бросил Вова.
– Тогда, где их тела?
– В лесу.
– В Еловых Верхушках, да? – догадалась я.
– Да, там есть избушка. Но это место зимой никогда не найти, пока Она не разрешит, – снова кивок в сторону лестницы.
– Ты боишься е
Он нахмурился, будто прочёл по глазам мои намерения.
– Что?..
– Ты заключил с ней договор. Значит, ей нужен ты.
– Что ты…
– Ты боишься
– Нет, ты не посмеешь, – выдавил он, судорожно сглотнув.