Относительно малое пространство камеры не давало Серафиму возможности прыгать и в полную силу использовать удары ногами, а потому он сконцентрировался на быстроте реакции. Когда большой перевес в численности, нужно все свои движения направить на то, чтобы противники не только мешали друг другу, но чтобы они свои удары наносили по своим. Сначала это получилось с Гудильниковым. Через несколько мгновений, когда противник навалился на него всей толпой, Серафим воспользовался неопытностью Сыромятина. Как только тот взмахнул опасной заточкой, Серафим резко поднырнул под его руку и пяткой ударил его в локоть. Никак не успев среагировать на этот профессиональный приём, рука Сыромятина, вооружённая заточкой, получив ускорение от удара пяткой в локоть, резко дёрнулась и острая заточка воткнулась в ягодицу Таранькова.
— Ой, бля! Ты же порезал меня, чудила! — взвизгнул от боли Тараньков.
— Прости, братишка! — воскликнул Сыромятин, выдёргивая из мягкой ткани своего приятеля заточку.
— Прости, прости! — недовольно пробурчал тот и в свою очередь сам машинально взмахнул своей алюминиевой заточкой, с желанием достать живот Серафима.
Но и его удар не достиг цели: то ли от полученного удара заточкой Сыромятина, то ли от нестерпимой боли, рука подвела Таранькова и ощутимо чиркнула заточенным лезвием по руке Сыромятина.
От неожиданности тот испуганно выронил свою заточку и заревел, скорее от неожиданности, чем от боли:
— Смотри, бля, кровь! Ты кровь мне пустил!
— Я — нечаянно, поцарапал чуть-чуть, а ты? — бросил ему в лицо Тараньков.
Казалось, ещё мгновение, и двое «Братьев на крови» вцепятся друг в друга. Но в этот момент всех отвлёк настоящий звериный рёв. Этот рык вырвался из горла Гасантулеева, у которого, как ни странно, при виде крови в буквальном смысле «сносит крышу».
— Суки! Суки! Убью! Всех убью! — кричал он, махая кулаками и нанося удары кому не попадя.
Его попытался остановить его приятель Дадаев, но досталось и ему: из его носа потекла кровь.
Эта стая, до этого сплотившаяся, чтобы сообща ликвидировать возникшую для каждого из них угрозу, неожиданно столкнулась с непонятным явлением. Их удары, предназначенные противнику, вдруг приносят вред своим. Двое оказались ранены, а у третьего «снесло крышу», у четвёртого безостановочно течёт кровь из носа. Гудильников никак не может попасть в Серафима.
Их сплочённость, замешанная лишь на страхе перед разоблачением, неожиданно развалилась как карточный домик. У каждого появился страх за собственную шкуру. Сейчас они превратились в те самые кирпичи, над которыми можно было спокойно экспериментировать.
И этот момент Серафим не упустил: через пару минут всё было кончено. Каждому из противников не только был вынесен приговор, но и приведён в действие причём, с определением точной даты срока исполнения…
Единственным, кто удивил Серафима, оказался Рычков. В самом начале, когда на лицах его приятелей читалась решимость, Рычков тоже был готов рвануться в бой. Но после первой осечки, когда Гудильников ударил в ухо Таранькова, Рынков замер: его мышцы сковало от страха. А потом ещё и ранение друг друга «Братьями на крови». Это уже не могло быть случайностью, а когда ещё и Гасантулеев сдвинулся по фазе, Рычков обречено опустился на шконку, прикрыл глаза и принялся что-то шептать…
Его губы прекратили шевелиться только тогда, когда Серафим выкинул свою правую руку в сторону его груди, но не прикоснулся. Рычков передёрнул плечами, замер на несколько мгновений, потом открыл глаза и мутным, совершенно беспомощным взглядом осмотрелся вокруг.
В камере стояла мёртвая тишина. Каждый из постояльцев занимался тем, что «зализывал свои раны». Никто из них даже не пытался поднять глаза.. И только Сема Пойнт спокойно лежал на своей нижней шконке, и его взгляд был направлен в никуда.
Он считал свою миссию выполненной, и дальнейшие переживания сокамерников его не волновали…
Глава 19
БУДАЛОВ НЕ УСПОКОИЛСЯ
Пока Сема Пойнт разбирался со своими сокамерниками, виновник всех его бед, капитан Будаев, очень нервничал. Он понимал, что его угрозы в адрес изуродованной и изнасилованной жертвы могут не сработать. Характер женщины непредсказуем, тем более женщины, у которой рухнули все мечты. Явившись на работу после ночи полученного удовлетворения, Будалов прокручивал и прокручивал в своей голове её поведение. И всякий раз, вспоминая, как девушка хотела ударить его бутылкой, его передёргивало. Нет, такую девушку запугать невозможно: она потеряла девственность, потеряла жениха, потеряла своё счастье! То есть потеряла все! Вот и выходит, что ей терять больше нечего, а значит, и напугать её ничем невозможно!
Почему же он не подумал об этом тогда, когда уходил из её квартиры? Она же была в его полной власти. Можно было спокойно задушить, отравить газом, поджечь квартиру и избавиться не только от улик, но и от неё самой. А сейчас? Сиди тут и переживай: что предпримет оскорблённая и униженная женщина? Может, именно сейчас она строчит заявление в прокуратуру.