До самого конца утра я не поднимала головы. Зная, что скоро я предстану перед судьей, я старалась не корчить из себя крутую заключенную, а наоборот, пыталась походить на женщину, смирившуюся со сложившимися обстоятельствами.
Однако оранжевая роба не очень-то способствовала этому. А с волосами без расчески вообще мало что можно поделать.
Вскоре после обеда меня привели в комнату, где уже сидели шестеро других заключенных: две женщины, одна из которых была беременна, и четверо мужчин. Всем нам велели спокойно сидеть на скамейке и ждать. Настало время для слушания по залогу.
Мне показалось странным, что в тюрьму вошел судья. Ведь обычно заключенных приводят к судьям, а не наоборот?
В любом случае, я сильно занервничала. Это было что-то вроде того состояния, в котором я ожидала приглашения в офис директора соцслужбы, с той лишь разницей, что последствия здешнего визита будут гораздо серьезнее.
Моих сокамерников вызывали одного за другим. Когда процедура заканчивалась, они тихо выходили. Ну, кроме беременной женщины. Она плакала.
Когда подошла моя очередь, меня отвели в какую-то бетонную подсобку. Судьи не было, только телевизор с плоским экраном устаревшей модели. На телевизоре стояла камера. Она смотрела на стоящий внизу, прислоненный к стене стул.
Так справедливость торжествовала посредством телеконференций. Какая честь для человеческого фактора.
Я уселась в кресло. Смотревший на меня с телеэкрана судья, похоже, находился в каком-то скучном, тесном зале заседаний. Глядя сквозь сидевшие на носу очки, он изучал что-то, лежащее перед ним на столе.
В верхнем правом углу экрана была картинка в картинке: маленькая я в своей оранжевой робе, сидевшая у бетонной стены. Меня словно телепортировали в здание суда.
Ничего, кроме лица судьи и нескольких футов пространства перед его столом я не видела, поэтому не могла понять, был ли еще кто-нибудь в галерее. Я спрашивала себя, находится ли там молчаливо поддерживающий меня Бен. Он преподавал по четвергам после обеда в большом подготовительном классе вместе со своим научным руководителем, профессором Кремером. Но ведь появление в суде его жены было важнее занятий, верно? Или он не мог заставить себя сказать профессору Кремеру, что женат на той, кто оказывает сопротивление полиции?
Судья поднял на меня взгляд, снимая очки.
— Мелани Энн Баррик?
— Да.
— Миссис Баррик, вы обвиняетесь в нарушении общественного порядка, в сопротивлении при аресте и в нападении на офицера, что является уголовным преступлением шестого класса и наказывается лишением свободы на срок от одного до пяти лет. Вам понятны предъявленные обвинения?
— Нет… не совсем.
— Что именно вам непонятно?
— Я… я едва коснулась его. И то только потому, что он…
— Миссис Баррик, — сказал он, подняв руку, словно едва терпел меня. — Сейчас мы здесь не для того, чтобы обсуждать ваше дело. Мне просто нужно знать, что сказанное мной понятно вам и переводчик при этом не требуется. Вы понимаете предъявленные вам обвинения? Это довольно простой вопрос: да или нет?
Для него я была просто еще одной простоволосой бабой в оранжевом комбинезоне, которой явно не хватало ума, чтобы понять его высокопарную речь.
— Да, — сказала я, пытаясь собрать в кулак все остававшееся у меня достоинство.
— Спасибо. Итак, вы совершили преступление, за которое, в случае победы стороны обвинения, вы получите соответствующий срок в тюрьме. Вследствие этого вы имеете право на адвоката. Если вы не можете себе этого позволить, суд назначит его вам бесплатно. Желаете ли вы, чтобы я назначил вам адвоката?
— Да, пожалуйста.
— Поднимите правую руку.
Я подчинилась.
— Клянетесь ли вы в том, что показания, которые вы собираетесь дать, правда?
— Да.
— Миссис Баррик, у вас есть работа?
— Да, сэр.
— Сколько вы получаете?
— Восемнадцать долларов в час.
— А сколько часов в неделю вы работаете?
— Сорок.
— Есть ли среди ваших сожителей те, кто находится на вашем попечении?
— Да, сэр, — сказала я. — У меня есть сын. А мой муж еще учится.
Судья на мгновение взглянул на секретаршу. Та кивнула ему.
— Хорошо, мисс Баррик. Насколько я понимаю, мистер Ханиуэлл представляет вас по делу социальной службы, верно?
— Вообще-то, я ничего об этом не знаю.
Похоже, судью это вовсе не смутило.
— Тогда позвольте мне быть первым, кто скажет вам об этом. Обычно я назначаю кого-то из Государственной адвокатуры, чтобы представлять интересы таких, как вы. Но поскольку мистер Ханиуэлл уже собирается работать с вами по другому вопросу, я предоставлю ему полномочия и по данному делу. Для вас это приемлемо?