Блюститель

Михаил так и не понял, спал он или нет, когда пришли от Кондратьева. Стоило дотронуться до одеяла, и он сразу вскочил. Посыльным был доктор.

— Шеф требует, — сказал он.

Надевая брюки, Михаил запутался в штанинах и, сделав несколько клоунских судорожных подскоков на одной ноге, снова плюхнулся на койку.

— Вставай, нечего рассиживаться. Шеф не в духе и велел поторопиться.

Михаил только усмехнулся в ответ. Взяв рубашку, он понял, что одежда еще не просохла. Все его «приданое» умещалось в рюкзаке и портфеле — рабочая и выходная тара. Чистое складывалось в портфель, но раздраженная рука почему-то схватилась за рюкзак. Он вытаскивал тряпки одну за другой, но попадались не те, которые нужны, он совал их обратно, и лишь когда белая рубашка с большим пятном попалась на глаза в третий раз — вывалил содержимое рюкзака на кровать и отобрал подходящее. Доктор нервно топтался рядом и все поторапливал.

— Иди, кто тебя держит, или боишься, что без тебя дорогу не найду?

— Мне приказано привести.

Никто ему, конечно, не приказывал, просто хотел поиздеваться, отомстить за прежние шуточки.

На улице Михаил пожалел, что надел на себя все сухое. Туча так и не сдвинулась с места, а в сумерках казалась еще темнее и ниже. Доктор пропустил его вперед и шел словно конвоир.

— Вот, Олег Михайлович, доставил голубчика, отрапортовал он и подтолкнул шофера к Кондратьеву.

— Поосторожнее, парень, — Михаил резко двинул локтем, надеясь достать живот конвоира.

— Садись, — указал Кондратьев на стул, — а ты, док, свободен, мы тут как-нибудь разберемся.

Михаил злорадно оглянулся. Доктор понял, что он лишний, но уходить не спешил, пытался сохранить достоинство, он вроде и улыбался, но было в улыбке что-то мстительное, намекающее на очередную, более выгодную для него встречу. Однако, несмотря на все старания, вид у доктора был пришибленный. И это обнадежило Михаила. Неожиданно для себя он успокоился и даже уверовал, что ему все простится. А когда Кондратьев, устав от их игры в гляделки, кивнул доктору на дверь, Михаил осмелел окончательно.

Кондратьев сидел в своем любимом кресле и курил.

О председательском кресле ходили легенды. Все рассказы об артели начинались с него. Даже музыканты из городского ресторана знали, что Кондратьев привез его в артель с первым бульдозером и только после кресла стал завозить основное оборудование.

— Ну, давай рассказывай, — предложил председатель, но слушать, похоже, не собирался. Интересовало его совсем другое. За окном кучка старателей спускала металлические листы для грохотов. Мужики налегали на ломы, и в открытую форточку влетало: «Раз, два — взяли, а ну еще разок, и — раз, два…»

Михаил ждал.

— Так в чем же дело? В окно нечего заглядывать, там для тебя ничего интересного нет. Рассказывай, — как ты дошел до жизни такой.

— А что рассказывать, ты же знаешь «тещин язык».

— Как не знать, знаю, — злой, ну и что дальше?

Еще на улице, когда доктор уверенно вел его на председательский суд, Михаил решил рассказать обо всем начистоту, и пусть Кондратьев думает сам — ему, сверху, виднее. Все расскажет, ничего не утаит, единственное, о чем попросит перед этим, — выставить доктора, при нем было стыдно. Но просить не пришлось. Кондратьев избавил от лишних унижений, подал надежду, совсем было уж раскисшему штрафнику. Но с надеждой вернулась воля, и уже не хотелось сдаваться без боя, захотелось попробовать выпутаться с меньшими потерями.

— В дождь попал.

— Ай-яй-яй! — Кондратьев даже привстал от такой наглости. — Какой несчастный. Так знай, что я только сейчас проскочил через «тещин». Мало я, следом за мной груженая машина прошла, и не наша, а рудниковская. На их водилу смотреть противно, хуже нашего Паршина. Я и к твоему «Уралу» спускался, видишь, как уделался, — и он показал на перепачканные брюки. — И место посмотрел, где ты с дороги вылетел.

— Со стороны оно всегда и виднее, и проще.

— Это я-то со стороны…

Кондратьев сначала было засмеялся, но вдруг лицо его перекосилось. Михаил не успел сообразить, в чем дело, а девяностокилограммовый мужик в два прыжка взлетел на подоконник и, застряв плечами в форточке, закричал:

— Ломы, ломы, через колено вас разэтак! Ломы где?

Грузчики остановились, они явно не понимали, за что на них кричат. Кондратьев бодал головой в сторону машины с чихающим мотором и, как попугай, повторял:

— Ломы, растяпы, через колено…

Артельщики в недоумении разводили руками.

— Ломы в кузове забыли!

Один из грузчиков кинулся к машине, но она уже тронулась. Он бежал за ней, а колеса швыряли в него грязью.

— И поделом, — злорадствовал Кондратьев.

Перед выездом на дорогу машина забуксовала, и грузчик изловчился уцепиться за борт. И только после того, как он перевалился в кузов, Кондратьев спрыгнул с подоконника.