— Так точно, закавыка. Увидел котенка и почуял, что пахнет распутством. И, стало быть, дело нуждается в следствии. Но с этим фактом голову ломать не пришлось. Здесь и признаний вышибать не надо, масть сама себя выдала. И поганцы эти еще непуганые были. Недели не прошло, а виновный был пойман. Пегий котяра из детского сада, натуральная безродная тварь, иждивенец.
— Видите, какая чистая работа? — подхватил флотский, довольный пафосом Иннокентича. — И как вы думаете, какой был приговор? Ну, смелее.
— Пареньки во все глаза смотрели на блюстителя и молчали.
— Ни за что не догадаетесь… Шестьдесят восьмая широта. Иннокентич законы знает туго, а если законов не хватает, он их сам придумывает, сам ведет расследование, сам выносит приговор и сам приводит в исполнение. Правильно я говорю, Иннокентич?
— Никак нет. Сдаю под расписку.
— Ах да, чуть не забыл. Поймал он, значит, детсадовского котяру, принес к нам на судно: так, мол, и так, в результате чего такой-то приговаривается к высылке на шестьдесят восьмую широту. И расписочку с нас.
— Без расписочки нельзя. Документация должна содержаться в порядке.
— А почему на шестьдесят восьмую?
Иннокентич не ответил. В лице у него тяжелая окаменевшая строгость. Взгляд словно у гипнотизера. И смутил мальчишку, задвинул за широкое плечо дружка, только и у дружка на носу испарина выступила.
— Ладно, Иннокентич, не томи, они ребята надежные.
— Мера наказания должна соответствовать тяжести преступления, — отчеканил Иннокентич и снова замолчал.
— Теперь понятно? — спросил флотский и, не дожидаясь ответа, принялся разъяснять: — У Иннокентича разработана специальная шкала. Допустим, безродный кот соблазняет кошку рабочего сплавной конторы — за это ему полагается ссылка на остров Тальниковый, наказание почти условное, двадцать километров вниз по реке, пешком можно возвратиться. Правильно я говорю?
— Не совсем. За рабочих кочегарки и уборщиц мера ограничивается высылкой на правый берег.
— Все, вспомнил: а рабочие, удостоенные Доски почета, приравниваются к мастерам, и коты, совратившие их кошек, высылаются на шестьдесят четвертую широту. Дальше следуют начальники цехов и учителя, за них — ссылка на шестьдесят шестую. Главные специалисты, я уже говорил, на шестьдесят восьмую. Вроде не ошибаюсь?
— Так точно. Шестьдесят восьмая широта, зона лесотундры.
— А работники правоохранительных органов приравниваются к главным специалистам.
— Рядовые работники, — немного раздраженно поправил Иннокентич.
— Следующий пункт ссылки — семидесятая широта, зона тундры. Она полагается за совращение кошек заместителей директора и главного врача. Ну а те мерзавцы, которые посягнут на честь самого директора и начальника милиции… Что им полагается?
— Высшая мера социальной защиты.
Поставив такую жирную точку, Иннокентич внимательно посмотрел на притихших ребят, и долгий взгляд его, наставленный в упор, был неподвижен. Надо же напомнить безусой зелени, мнящей из себя несгибаемых героев, что их пока еще не гнули. И доказал, заставил содрогнуться, а потом уже, с прежним юродством, попросил:
— Еще бокальчик, не откажете?
— Какой разговор, — заторопился флотский. — И вы, ребята, наваливайтесь, пока не выдохлось. Это прикончим — нового возьмем.
— Но ждать свежего пива Иннокентич не захотел, поставил опорожненную кружку на ящик и вскинул руку к козырьку.
— Благодарю за угощение, но вынужден отбыть по секретным делам. До встречи.
— Ну вот, а сначала говорил, что никаких дел. Скромничаешь, а досье на кого-то потихоньку собирается.
— Бродит один котяра, но пока никаких улик.
— Так, может, еще по кружечке?
— Не могу, капитан, дела. Разрешите отбыть?
— Тогда не смею задерживать.
— Иннокентич развернулся на каблуках и строевым шагом направился к пристани. Но далеко не ушел. Одна из сидевших на берегу компаний заманила его к себе.
— Ну как, встречали у себя подобных оригиналов?
— А он случайно не того?
— Кто его поймет — философ. Очень любит, когда угощают, но пьяным его не видели. Мужики столько раз пробовали накачать, не получается. Всегда вовремя уходит.
— Он вроде бывший военный, может, контузия?
— У военных с Колымского фронта контузий не бывает. Один старый боцман рассказывал, будто в те годы, когда народец на Север толпами гнали, ввалился к нему на пароход мальчонка и щенка на веревке притащил. Притащил, значит, и утверждает, что это кулацкое отродье укусило его на классовой почве, поэтому подлежит ссылке. Высказал свой приговор и протягивает расписку. Боцман знал, что папа у мальчонки большой активист, ну и подмахнул от греха подальше, а пса выпустил на первой же пристани. Выпил по такому случаю, мужикам рассказал, чтобы повеселить, а через какое-то время загремел на десять лет.
— Неужели правда?