Блюмсберийские крестины

Ч. ДИККЕНСЪ Блюмсберійскія крестины

Мистеръ Никодимусъ Домпсъ, или, какъ именовали его знакомые, «длинный Домпсъ», былъ холостякъ, шести футовъ росту, пятидесяти лтъ отъ роду, сердитый, съ наружностью мертвеца, злонравный и черезчуръ странный. Онъ тогда только и былъ доволенъ, когда другимъ казался жалокъ, и всегда былъ жалокъ, когда имлъ причину быть довольнымъ. Единственное и самое дйствительное удовольствіе въ его существованіи состояло въ томъ, чтобъ длать огорченія ближнему; можно сказать, что онъ тогда только и наслаждался жизнью. Онъ крайне сокрушался тмъ, что получалъ изъ банка пятьсотъ фунтовъ въ годъ и нанималъ «первый этажъ съ мебелью», въ Пентонвилл, избравъ его потому, что изъ оконъ представлялся печальный видъ сосдняго кладбища. Онъ знакомъ былъ съ каждымъ надгробнымъ камнемъ, и похоронная служба, по видимому, рождала въ немъ сильную симпатичность. Друзья мистера Домпса говорили, что онъ угрюмъ, а самъ мистеръ Домпсъ утверждалъ, что онъ чрезвычайно нервенъ; первые считали его за счастливца, а онъ возражалъ и говорилъ, что онъ — «несчастнйшій человкъ въ мір». При всемъ его дйствительномъ спокойствіи и при всхъ воображаемыхъ огорченіяхъ, нельзя, однако же, допустить, чтобы сердце его было совершенно чуждо боле нжнымъ чувствамъ. Онъ, напримръ, чтилъ память знаменитаго игрока Гойла, потому что самъ былъ удивительный и невозмутимый игрокъ въ вистъ и въ душ хохоталъ иногда надъ безпокойнымъ и нетерпливымъ противникомъ. Мастеръ Домпсъ ненавидлъ боле всего другого дтей. Впрочемъ, очень трудно опредлить, что именно мистеръ Домпсъ ненавидлъ въ особенности, потому что ему не правилось все вообще; въ этомъ отношеніи можно сказать только одно, что величайшее его негодованіе распространялось на кэбы, на старухъ, на двери, которыя неплотно затворялись, на музыкальныхъ аматёровъ и дилижансныхъ кондукторовъ. Мистеръ Домпсъ записался въ Общество Прекращенія Порока, для того только, чтобъ имть наслажденіе полагать предлы самымъ невиннымъ удовольствіямъ.

Мистеръ Домпсъ имлъ племянника, недавно женившагося, который въ извстной степени былъ фаворитомъ своего дядюшки, потому что служилъ отличнымъ субъектомъ къ развитію эксцентрическихъ способностей мистера Домпса. Мистеръ Чарльзъ Киттербелъ былъ маленькаго роста, худощавъ, съ огромной головой, съ широкимъ и добродушнымъ лицомъ, такъ что походилъ на изсохшаго великана, у котораго лицо и голова сохранили прежніе свои размры. Устройство глазъ его было довольно странное: кому приходилось разговаривать съ нимъ, тому весьма трудно было опредлить, куда именно направлялось его зрніе. Кажется, что глаза его устремлены на стну, а онъ между тмъ смотритъ на васъ, какъ говорятся, выпуча глаза; уловить его взглядъ не было никакой возможности; впрочемъ, надобно приписать особенной благости Провиднія, что подобные взгляды бываютъ неуловимы. Въ добавокъ жъ этой характеристик можно присовокупить еще, что мистеръ Киттербелъ былъ одною изъ самыхъ легковрныхъ и тщеславныхъ маленькихъ особъ, какія когда либо жили на Россель-сквер, въ улиц Грэтъ-Россель. (Дядя Домпсъ терпть не могъ Россель-сквера, и если случалось ему упоминатъ о немъ, то онъ употреблялъ для этого выраженіе «Тотенгамъ-кортъ-роадъ».).

— Нтъ, дядюшка, клянусь жизнью, вы должны, непремнно должны дать общаніе быть крестнымъ отцомъ, сказалъ мистеръ Киттербелъ, разговаривая, въ одно прекрасное утро, съ своимъ почтеннымъ дядюшкой.

— Не могу, ршительно не могу, возразилъ Домпсъ.

— Скажите, почему? Джемима сочтетъ это за пренебреженіе съ вашей стороны. Поврьте, вамъ не будетъ никакихъ хлопотъ.

— Что касается до хлопотъ, сказалъ человкъ, постоянно жалующійся на свое несчастное существованіе: — то я не обращаю на нихъ вниманія; но ты знаешь, въ какомъ положенія будутъ мои нервы: я ршительно не вынесу этого. Ты знаешь также, что я никуда не вызжаю…. Ради Бога, Чарльзъ, оставь ты стулъ въ поко! ты просто съ ума сводишь меня.

Мистеръ Киттербелъ, вовсе не обращая вниманія на нервы своего дядя, занимался описываніемъ круга на полу ножкой конторской табуретки, на которой онъ сидлъ, въ то время, какъ прочія три ножки были подняты на воздухъ, и самъ онъ крпко держался за конторку.

— Ахъ, извините, дядюшка! сказалъ пристыженный Киттербелъ, внезапно переставая держаться за конторку и въ ту же минуту опуская три плавающія по воздуху ножки съ такой быстротой, что сила удара готова была проломить полъ. — Пожалуста, дядюшка, не откажитесь. Вдь вамъ извстно, что если будетъ мальчикъ, то должны быть два воспріемника.

— Если будетъ мальчикъ! сказалъ Домпсъ. — Почему же ты не скажешь сразу, кто будетъ, мальчикъ или двочка?

— Я былъ бы очень радъ сказать вамъ, но согласитесь, что это невозможно. Какже я могу сказать, кто именно будетъ: мальчикъ или двочка, когда дитя еще не родилось?