Блю из Уайт-сити

Однако я понимал, что произнесенные ею слова рассчитаны лишь на то, чтобы в памяти сохранился некий оправдательный момент и наутро не так мучили угрызения совести. Что касается моей нравственности, в обычные дни призраком витающей надо мной, то в этот раз она была сметена под напором гормонов и наполнявшей пенис крови, и я набросился на Рут, пытаясь стащить с нее свитер и увидеть, наконец, давно вожделенный бюст. Когда спустя несколько секунд мне это удалось, последние мысли о Нодже исчезли без следа, и я, тяжело дыша, навалился на нее. И, наверное, отскочил бы от ее упругих шаров, как на батуте, не прижми она меня с силой к себе, при этом звуки, которые она издавала, наводили на мысль, что она умирает, но умирает радостно. Я счел это, и не без основания, призывом к действию, а потому сразу приступил к вторжению.

Это было поразительно. Это было невероятно. Она кончила раз пять, и каждый раз ее оргазм длился вечность, и я знаю, что это было по-настоящему, потому что кровь приливала ко всему ее телу, от головы до пят, кожа покрывалась чудесным розовым глянцем, спадавшим лишь несколько минут спустя и появлявшимся вновь при следующем оргазме. Это был лучший секс за всю мою прошлую и, возможно, будущую жизнь.

Когда все закончилось, она лежала рядом и, пытаясь оправдаться, объясняла, какой дерьмовый у них с Ноджем секс, как он признается ей в любви, но при этом в их отношениях страсть полностью отсутствует, и я понял, что ничего не изменилось, что она совсем мне не нравится. А поняв это, уже не в силах был сдержать нахлынувшее раскаяние. Меня мутило от сознания вины и отвращения к себе.

Проснувшись утром, я с облегчением обнаружил, что от Рут осталась лишь вмятина на подушке. Я потянулся, закурил и позвонил Ноджу. Его голос в трубке звучал бодро и весело. Очевидно, Нодж не был в курсе второй части вчерашнего вечера, но я не представлял, что именно ему известно. Рассказала ли Рут про выпивку, опустив последующий секс? Я не мог вообще не обмолвиться об этом вечере, знать бы только, что наговорила ему Рут: вдруг я что-то скажу, а она — нет, тогда я все испорчу.

— Как ты, Фрэнки? Что нового?

Этого вопроса я и боялся. И начал судорожно искать повод прервать разговор.

— Нодж… подожди, там кто-то звонит в дверь. Я сейчас.

Я закрыл трубку рукой, отчаянно надеясь, что на меня снизойдет вдохновение, но в голове было пусто. Эх, перекинуться бы парой слов с Рут, чтобы понять, что делать дальше. Я подождал несколько секунд и снова поднес трубку к уху. Я решился. Назад пути нет.

— Нодж, мне надо кое-что тебе сказать.

— Что, Фрэнки? — это уже был голос Рут.

— Рут! Слава Богу! Он еще там?

Я говорил тихо, опасаясь, что меня может услышать Нодж.

— Он пошел в туалет. Скоро придет. Ты как?

— Ужасно, — сказал я уже громко. — Чувствую себя полным дерьмом. Слушай, ради всего святого, ничего ему не говори. Мы никуда не ходили вчера. Сидели дома и смотрели телевизор.

— Да, — приглушенно проговорила она и тут же защебетала в полный голос: — Вчера ночью все было здорово. Правда, так много народу, что не протолкнуться.

Понятно. Про паб он в курсе, но об остальном она промолчала.

— Рут, никогда не рассказывай ему о том, что было вчера. Это разрушит нашу дружбу. И мы больше не должны так делать.

— Ну, я не уверена, что соглашусь с этим. По крайней мере, с первой частью. Вторая и третья — другое дело. С третьей частью я полностью согласна.

— Что?!

— Но я подумаю над твоими словами. Может, расскажу. А может, и нет. Кстати, вот и Нодж. Желаю удачи, мистер Выдумщик.

И она передала трубку Ноджу. Он выразил легкое удивление по поводу нашего с Рут похода в паб, но в целом, похоже, был доволен. Очевидно, ему и в голову не приходило, что я могу оказаться таким дерьмом. Неудивительно, в моей голове это тоже не всегда укладывается.

С тех пор я не видел Рут. Я дергался по поводу того, скажет она Ноджу или нет, но, видимо, не сказала. Мы об этом никогда не говорили. Две недели спустя она бросила Ноджа ради трейдера, помешанного на бодибилдинге, и хотя у него отсутствовал даже намек на мозги или убеждения, зато была куча денег и стальные мышцы по всему периметру тела. Нодж нескоро оправился от этого удара. Казалось, что рухнула его вера не только в Рут, но и во все, что она для него олицетворяла: идеи равных возможностей, протест против дискриминации, права женщин, помощь обездоленным и все такое прочее.

Это не могло не отразиться на его поведении: он стал менее агрессивным в выражении своих общественных взглядов и потихоньку освоил более мягкие формы левацкого безразличия. После того как Нодж изменился, я стал подсознательно симпатизировать блэровской партии лейбористов. Но уже не верил ни его нападкам на консерваторов, ни разговорам о засилии американской культуры, ни речам в защиту ежиков, погибающих под колесами машин. Казалось, что он говорит все это по привычке. Наверное, так со всеми происходит рано или поздно. Чем-то ведь надо руководствоваться в своих действиях.

Глава шестая Колин и его наручники