Блю из Уайт-сити

Я заполняю ладонь изумрудным гелем для бритья, размазываю его по лицу, встаю перед зеркалом. Геля слишком много. Изумрудные капли падают с подбородка в раковину. Постепенно я снимаю всю пену бритвой: лицо чистое. Слева на шее небольшой порез с проступающей кровью. Крошечные пузырьки прилипли к стенкам раковины. Сквозь призму накопившейся воды сток кажется огромным и искривленным.

Я выхожу из ванной, вытираюсь и прикладываю кусок туалетной бумаги к порезу. Глубоко вздохнув, иду в спальню и одеваюсь. Кашемир костюма приятно облегает тело, контрастируя с жестким, давящим воротничком рубашки.

Одевшись, снова смотрю на себя. Вид у меня сосредоточенный и серьезный, не очень привлекательный. Я как будто наблюдаю за своей жизнью со стороны, отсутствующим взглядом, с отрешенным восторгом. Съемка нарочито замедленная. Противоестественное спокойствие заполняет комнату.

Я не знаю, что делать дальше. Хожу по квартире, словно проверяя себя на всамделишность. Чувствую, как мой собственный вес придавливает меня.

У стены с фотографиями друзей останавливаюсь. Они смотрят на меня, почти все с улыбкой. Ушедшие улыбки моего прошлого.

Один из снимков привлекает мое внимание. Лягушатник. Я, Колин, Тони и Нодж улыбаемся в объектив. Лица размыты, как на картинах импрессионистов. В фокус попала задняя стенка бассейна, на которой играют солнечные блики. Все такие молодые.

Мы обняли друг друга и слегка раскачиваемся на воде. У каждого в руке по банке с пивом. Можно даже название разглядеть — «Хофмайстер». Раньше я не замечал, что рука Колина крепко сжала мое плечо, он ухватился за меня, словно спасая свою жизнь. Костяшки его пальцев побелели. Мускулы на бедрах напряжены, как будто он борется с желанием встать на ноги. В воде плавает футбольный мяч. Всего этого я раньше не замечал. Странно все-таки. Можно смотреть на одну и ту же вещь тысячи раз и потом в какой-то момент увидеть нечто совершенно новое.

Звонок в дверь прерывает мои размышления, и я вздрагиваю. Нервно приглаживаю волосы. Ботинки скрипят по паркету, похоже на эхо. Открываю дверь. Это Нодж. Джон.

Он чисто выбрит: не только лицо, но и голова, обритая под ноль. На нем красивый синий костюм, белоснежная рубашка, темный однотонный галстук. В петлице белая гвоздика. Он загорел, похудел килограммов на пятнадцать. Вместо округлостей на лице проступили скулы. Нодж курит — «Житан» — с непревзойденным изяществом. Сросшиеся брови аккуратно выщипаны и расчесаны.

Он входит, обнимает меня и не разжимает объятия секунд пять. Я чувствую легкий тонкий аромат цитрусового одеколона после бритья. Затем он отходит назад и начинает меня изучать.

— Ни фига себе, Фрэнки! Выглядишь потрясающе!

— Ты тоже ничего, Джон.

У дома стоит его такси: вылизанное, с лентами на капоте, блестит, будто только с конвейера. Он с гордостью смотрит на машину и спрашивает, щурясь от сигаретного дыма и яркого солнца:

— Ну, как ты?

Размышляя над ответом, я возвращаюсь в комнату. Он идет за мной, засунув руки в карманы.

— Я ничего не чувствую. Не припомню такого полного отсутствия ощущений. Как если бы… я покинул тело.

— Не волнуйся, — говорит он, улыбаясь, — все будет хорошо.

В его голосе нет ни капли сомнения. Мне становится немного легче. Не так давно он бы просто проворчал что-нибудь или осуждающе промолчал. Но сейчас мне ясно, что он полностью на моей стороне. Внутри поднимается теплая волна благодарности.

Я подтягиваю манжеты, поправляю галстук. Настоящий жених, мать вашу, думаю я про себя. Ни дать ни взять.

Сажусь на кушетку, нет, на диван, чтобы собраться с мыслями. И все-таки сажусь я как раз на кушетку. Именно на кушетку. И именно я. Тот, кто ходит в туалет. Отдыхает в гостиной. Обедает в обед. И ужинает в ужин.

— Поехали? — спрашивает Нодж.

— Кольцо у тебя?

Он достает круглое золотое колечко и держит его в вытянутой руке. Кандалы или нимб?!

— Еще рано.

Мы сидим и уютно молчим.

Спустя какое-то время Нодж говорит:

— Я заказал путевку.

— Знаю, — откликаюсь я. — Ты едешь на Фиджи. Спустя столько лет.

Нодж смущен.

— Нет, — отвечает он. — В Пэвенси-бэй. Сассекс.

Я начинаю смеяться, и он тоже.

— Так держать, Джон.

Смотрю на часы. Я предельно сосредоточен, потрясен тем, что должно произойти. Бросаю на себя последний взгляд, и мы выходим из дому: Нодж впереди, а я за ним; влезаю на заднее сиденье такси, он садится за руль. До свадьбы еще целый час, но я хочу приехать пораньше, чтобы встретить всех. Мама специально купила новую видеокамеру, и ей не терпится поснимать.

До церкви минут пять. Мы с Ноджем молчим. Я смотрю в окно. На углу Шепердс-Буш-Грин стайка неопрятного вида молодых людей с нагеленными волосами, у каждого в руке по банке пива. На одном из парней майка с эмблемой «Рейнджерс». Заметив приближающееся такси, разукрашенное лентами и с наклейкой «КПР» на лобовом стекле, они начинают кричать, хлопать в ладоши и махать руками. Я машу в ответ, но в отличие от них делаю прощальный взмах.